21
Накануне вечером из главной базы приехала хирургическая сестра Харламова Нора Викентьевна, женщина чрезвычайно высокая, белесая и говорящая в нос, точно у нее полипы. Сказав про себя, что она «прибыла», она вызвала Анжелику, и, сильно затягиваясь папиросой, объявила:
– Вам, несомненно, было бы трудно помогать Алексею Алексеевичу во время операции по двум причинам: во-первых, вы не работали с Харламовым, во-вторых, подполковник Левин для вас человек близкий, почти родной. Не перебивайте меня. Я лично не могла бы даже присутствовать в том случае, если бы Алексей Алексеевич нуждался в операции.
У Анжелики дрогнул подбородок и один глаз наполнился слезой. Но она сдержалась и спросила:
– Может быть, все-таки хоть чем-нибудь я могу быть полезна?
– Вы не можете быть полезны ничем, – очень в нос ответила Нора Викентьевна, – ничем, кроме того, что введете меня в курс дела. Я не знаю вашей операционной.
Анжелика показала ей операционную, автоклав, инструменты. Сзади как тени ходили Лора с Верой и вздыхали. В одиннадцать часов Нора Викентьевна попросила сегодняшние газеты и ушла в ленинский уголок готовиться к завтрашнему вечеру – у нее была назначена беседа с младшим медперсоналом базового госпиталя на тему текущего момента.
Лора и Вера тоже сидели в ленинском уголке и делали вид, что читают «Крокодил». Потом они стали шептаться.
– Девушки, вы мне мешаете! – сказала Нора Викентьевна и сняла пенсне.
– Извините, – сказала Лора.
– Ах, мы больше не будем! – воскликнула Вера. – Мы не знали, что у вас такие чуткие уши.
И они ушли, взявшись под руки.
Анжелика сидела у Варварушкиной, когда туда заглянули Вера с Лорой.
– Ольга Ивановна, – сказала Вера, – вы давеча утюг просили, надо? А то давайте я вам блузочку отглажу, знаете, как я глажу? Никто во всем свете так не может гладить, как я.
Нору Викентьевну все осудили, кроме Варварушкиной. Та сказала, что все-таки Нора – замечательная хирургическая сестра, почти как Анжелика, но главное, разумеется, то, что она привыкла к Харламову. Ведь у каждого хирурга свои причуды. Вот ведь Левин тоже, бывает, начнет злиться и даже ногой топает: 'Дайте мне это, ну же, это, это…' И надо знать, какие названия он никогда не забывает, а какие забывает. И вообще надо знать, какие инструменты он предпочитает. Ведь по ходу операции есть определенная очередь инструментам, а каждый хирург все-таки по-разному пользуется этой очередью. Вот и подаешь ему то, что не требуется.
– Однако я никогда ничего не путала, если мне память не изменяет, – сказала Анжелика. – И не путала и никогда не спутаю. Я по глазам хирурга умею видеть, что ему нужно. Слава богу, не два года работаю.
Вера сердито гладила блузку. Лора сидела подперев лицо руками и поглядывала то на Ольгу Ивановну, то на Анжелику. Потом сказала:
– Будет он жить, девушки, или не будет – вот что главное, а остальное все пустяки. – И вздохнула. – Увезли бы его в Москву, там все-таки профессора, так профессора. А этот Харламов какой-то несолидный.
Заглянул Баркан – спросил, где Александр Маркович.
– А в ординаторской, наверное, – сказала Вера. – Отдыхает.
Баркан постучался в ординаторскую. Левин в расстегнутом кителе ходил, по своей привычке, из угла в угол. Лицо у него было спокойное и даже веселое.
– Чем это вы так довольны? – спросил Баркан, ставя на стол шампанское.
– Чем? – удивился Левин.-А ничем. Просто вспомнил один старый анекдот. Вам, конечно, известно, что великий наш хирург Пирогов обладал довольно скромной внешностью. Был косоглаз, слегка рыжеват. Ну, а современник его, не помню фамилии, профессор, может быть, даже Иноземцев, имел внешность чрезвычайно эффектную. Вот кто-то из тогдашних медицинских остряков возьми и скажи: если вы хотите показать больному профессора, то пригласите Иноземцева. А если хотите пока зать профессору больного, то пригласите Пирогова…
Баркан усмехнулся.
– Как там наш немец? – спросил Левин.
– Уехал от нас, – сказал Баркан, откручивая проволочки на пробке. – Очень был, я бы выразился, застенчив…
Александр Маркович вымыл стаканы и спросил, откуда у Баркана шампанское.
– Жена прислала! – медленно выкручивая пробку, ответил Вячеслав Викторович. – Приехал тут один и привез посылочку.
– А по какому случаю мы пить станем?
– Ни по какому.
– Врете. Небось за мое здоровье. За благополучный исход.
– И это неплохо.
Пробка сама поползла вверх.
– Если выстрелит – значит, все будет в порядке, – произнес Левин. – Это старая и верная примета: шампанское обязано стрелять.
