красив и шел ей, но баронесса Гран-Гийо не могла чувствовать себя счастливой и спокойной. Она любила мужа, а Эгон любил ее — если б еще вокруг было поменьше горя, а будущее не тонуло в кровавом тумане.
— Ты — королева! Ты больше чем королева. — Эгон Фарни поцеловал жене руку.
Королева… Она могла бы стать королевой и матерью короля, но дорогу ей перешла прекрасная Элеонора Гризье. Когда Гастон Койла привез письмо Филиппа, Клотильде Тагэре показалось, что жизнь кончена. Если б не Маргарита, она бы умерла, но она отвечала за дочь, у которой больше не было отца. Простить она не могла, но забыть постаралась. А теперь баронессе Фарни предстоит увидеть занявшую ее место женщину, женщину, принесшую беду не только ей, но и Арции, и двоим детям, которых они с Эгоном назвали своими.
— Эгон, — Клотильда нежно сжала огромную руку мужа, — может быть, я останусь?
— Нет, — покачал головой барон, — нельзя. Нас пригласили на коронацию, я старый сторонник Лумэнов. Было бы странно, если б я не поехал, и еще более странно, если б не взял с собой жену.
— Ты же сам говорил мне, что не поддерживаешь Тартю.
— Еще бы, Проклятый меня побери! Да будь я один, я б сказал гонцу пару ласковых, но мы должны сохранить ребят. Бунт на ровном месте не поднимешь, нужно время, нужно оглядеться по сторонам. В Мунт не только воронье слетится, будут и люди. Мне надо перемолвиться со старыми друзьями, да и самого Тартю посмотреть. Мы должны знать, с кем сцепились.
— Сцепились? — в светлых глазах женщины мелькнул испуг.
— Да, Ильда, — Эгон нежно привлек к себе жену, — другим бы я соврал, тебе не буду. Мы свой выбор сделали, и ты даже раньше, чем я. Растить детей убитого короля — дело опасное.
— Я боюсь их оставлять, — призналась Клотильда, — мало ли что…
— Мы не можем взять их с собой, слишком мало времени прошло, Шарло могут узнать с любыми волосами, да и по этикету не положено брать на коронацию бастардов, пусть и признанных.
— Я понимаю, и все-таки…
— Проклятый! В моем замке МОИМ детям ничего не грозит. Два месяца без нас они как-нибудь проживут. Шар… Анри — молодец, он и сам не проговорится, и за сестрой присмотрит. Ну, дорогая, пора. Лошади ждут.
— Идем, — баронесса поправила выбившуюся из прически прядку, еще раз глянула в зеркало, отразившее пусть и не очень молодую, но все еще поразительно красивую женщину. Итак, она после многолетнего уединения едет в столицу, на коронацию, ей нужно быть спокойной, достойной и скромной. Она — жена провинциального барона. Она ничего не знает и не понимает в политике… Узнают ее вряд ли, хотя она не так уж сильно и переменилась, но все свидетели ее юности мертвы или в изгнании. Тагэре все-таки проиграли. От огромной могущественной семьи остались лишь оргондская герцогиня да двое незаконных детей в замке Гран-Гийо… А виновата во всем Элеонора Гризье и ее родичи. Во всем!
— Ильда, — в голосе Эгона зазвучала тревога, — да что с тобой такое?
— Ничего. Я готова, — она выдавила из себя улыбку, — Проклятый всех нас побери!
2895 год от В.И.
1-й день месяца Волка
НИЖНЯЯ АРЦИЯ
— Да не развяжется завязанное. Если Эссандер жив, мы должны его искать.
— Я знаю где, — откликнулся Рафаэль, — в Гран-Гийо.
— Почему ты решил, что след копыт Садана ведет туда?
— В Гразе эти стервятники все овраги и все сеновалы облазили. Живого или мертвого, они бы его нашли. Нет, Сандер не в Гразе…
— Я слышал, ты назвал место. Там живет друг? Но если это знаешь ты, могут знать и шакалы.
— Шакалы не знают. Там живет женщина, первая жена брата Александра.
— Он прогнал ее? За что? Это очень важно… у отвергнутой женщины не сердце, а клубок из сорока тысяч змей.
— В этом сердце нет ни одной, я видел ее… Филипп женился тайно, потом началась война… Короче, этот дурак снова влюбился и женился. На матери этого самого Базиля, которого мы поймали. Про первую семью короля никто не знал, пока клирик, который их венчал, во всем не признался.
— Баадук разрешил мужчине брать столько жен, сколько он может прокормить, и это правильно.
— «У мужа может быть только одна жена, как Луна на небе, а у жены только один муж, как Солнце», — процитировал Книгу Книг доселе молчавший Николай.
— Луна меняется каждый день и ходит в окружении звезд, — не согласился Яфе, — а жена с каждым восходом становится старше на один день. Одна не заменит многих. Зачем вы давите то, что дано Всеотцом? Ваши мужчины бреют лица и хотят брить души, хотя они не евнухи. Борода все равно растет, и вместо одной женщины вы все равно хотите многих. Проще открыто держать жен и наложниц, чем красть наслаждение, как садовые сони крадут абрикосы.
— Мне не пристало спорить с тобой, — с достоинством возразил Николай.
— Истина в твоих словах, ибо нигде не сказано, что можно спорить о том, в чем не понимаешь. Рафаэль, ты знаешь женщин, ответь, стоит ли держаться за одну, когда можно получить всех?
— Не стоит, — улыбнулся мириец — в первый раз с того дня, когда выбрался из-под тела убитого рыцаря, — сердце у нас одно, это так, друзей больше трех не бывает, а женщин нужно столько, сколько захочется.
— Я покидаю вас, — вздохнул эрастианец, — ибо разговор сей приличествует воинам, но не служителям Божиим.
— В разговоре с богом нет ничего дурного, — сверкнул зубами Яфе, провожая взглядом тщедушную фигурку в зеленом.
— Дурного — нет, умного — тоже, — откликнулся мириец, — молиться — все равно что стучаться в пустой дом. Никто не ответит… Слушай, а что наш Серпьент молчит? Не похоже на него.
Крапивник и впрямь молчал, и не от хорошей жизни. Скрючившись в три погибели у стены приютившего их домишки, он трясся мелкой дрожью, а лицо и руки его побурели, как листья в ненастье.
— Эй, — Рафаэль схватил приятеля за плечо, — что с тобой?
— В-в-вяну, — пробормотал Серпьент Кулебрин. — Что?!
— То, — натура Крапивника брала свое, — знннаешь, сккколько сил ннннужно, чтоббббб тттттакой куст осссенннью поддддднять… И ввввсе зззззря.
— Это лечится?
— Сссссаммо пройдддет, — простучал зубами Крапивник, — холодддно, пррроешь его гуссссеница!
— Погоди, — осенило Рафаэля, — сейчас мы тебя подправим. — Мириец вытащил седельную фляжку и сунул ее к буро-зеленым губам. — Пей!
Крапивник глотнул, закашлялся и глотнул еще. Чутье Кэрну не обмануло — физиономия Серпьента начала приобретать обычный оттенок, дрожать он тоже перестал.
— Слушай, Серпьент, — Рафаэль не скрывал облегчения, — за каким лядом ты вылез со своей крапивой? Что бы мы, без нее не справились?
— С кем поведешься, от того и наберешься, — огрызнулся тот, — вы вечно собой жертвуете, чем я хуже?!
— Ну, вряд ли сегодняшнее стоило жертвы.
— Стоило, — не согласился Крапивник, — дай еще.
— А плохо не будет? — усомнился мириец. — Ты же в первый раз.
— В первый — не в последний. — Серпьент явно чувствовал себя лучше, и Рито со смешком плеснул
