Лондоне.
Эдмунд писал со всеми подробностями. Карелли и Бервик живы и здоровы, хотя двадцать три тысячи французов пали и пятнадцать тысяч взято в плен. В сентябре Аннунсиата наблюдала большую процессию во главе с королевой в роскошной карете, двигавшуюся в собор Святого Павла на благодарственный молебен. Она ехала, украшенная драгоценностями, почти одна, если не считать жену Мальборо Сару, доказательство, если таковое требуется, уважения, проявленного к Черчиллям их госпожой.
Интерес Матта к победе под Бленгеймом поблек перед более близким, домашним кризисом. Его заботила очевидная неугомонность его жены в это лето. Ее здоровье не вызывало тревоги и обстоятельства не вынуждали ее уезжать на время жары, как в предыдущие годы, однако она проводила огромную часть времени без него под каким-либо предлогом, нанося визиты в городе, в Бенингборо или просто совершая прогулки верхом по имению. Он боялся, что Индия несчастна, потому что проводила, как представлялось, в церкви необычно много времени для человека, который никогда раньше не отличался набожностью. Новый священник, высокий, худой и рыжеватый, со светлыми глазами и торчащим адамовым яблоком, только недавно был посвящен в духовный сан и еще не имел прихода. Матт принял его по рекомендации отца Сен-Мора, счел его искренним и хорошо образованным и увидел, что тот с готовностью принял на себя все другие заботы, которые обычно наследуются семейным капелланом.
Только к концу лета Матт стал понимать, что Индия не вполне сблизилась с отцом Бирном. Ее отношение к нему было холодным. Однажды, когда она и Матт находились в комнате одни, она разразилась страстной просьбой, чтобы он не разрешал отцу Бирну обедать с ними.
– Но, моя дражайшая супруга, капеллан всегда обедает с семьей. Что он мог сделать, чтобы навлечь на себя твой гнев? – с тревогой спросил Матт. Индия нервно шагала по комнате.
– Ничего. Совсем ничего. Просто я сомневаюсь, походящее ли это лицо, чтобы воспитывать наших дорогих детей. Я вовсе не думаю, что он – наилучшая кандидатура, уверяю тебя.
– Он очень хорошо образован, – с нерешительностью в голосе произнес Матт, – и его рекомендовал отец Сен-Мор.
– О, если святой отец Сен-Мор говорит, значит несомненно он – само совершенство, – пронзительно вскрикнула Индия.
Матт подошел к ней и попытался успокоить.
– Любовь моя, скажи мне, чем он расстроил тебя.
– Ничем. Совсем ничем, – ответила она и странно саркастически усмехнулась. – Он самый правильный во всех отношениях.
Она ничего больше не сказала, и Матту пришлось отложить вопрос. После этого он стал думать, что его жена, должно быть, хочет преодолеть антипатию, так как она, казалось, проводила больше времени, чем прежде, в капелле, а также приходила в комнату священника в свободное время для «исповедывания» или «в поисках духовного руководства», как она выражалась. Но в августе, вскоре после поспешного отъезда графини в Лондон, Индия пришла к Матту в комнату управляющего, где он писал письма, с пылающим лицом. Ее глаза странно блестели, а волосы немного спутались.
– Муж мой, мне надо срочно поговорить с тобой, – крикнула она без предисловий.
Он встал, выронив перо от удивления.
– Дорогая, что такое? Что случилось?
Индия стала быстро ходить туда-сюда по комнате, придерживая сзади юбку одной рукой и поворачиваясь с яростным шумом через каждые четыре шага. Она была совершенно очевидно возбуждена, но не заговорила сразу. Матт наблюдал за ней с опасением.
– Моя дорогая, расскажи мне. Я не смогу тебе помочь, пока ты не расскажешь.
– Я сомневаюсь, стоит ли говорить, муж мой, – начала Индия, – потому что моей натуре претит говорить плохо о ком-нибудь, особенно о том, к кому ты расположен. Я очень боюсь показаться злобной или мелочной, как ты знаешь...
– Дорогая моя, если кто-нибудь из слуг оскорбил тебя…
Она прервала его грубым смешком, но он продолжил:
– Ты знаешь, что твое счастье – самая важная вещь для меня на свете. Ты не должна думать, что я выкажу предпочтение слуге.
– Это не слуга, – обронила она и хлопнула себя рукой по рту, словно не хотела проговориться. Сердце Матта упало.
– Это отец Бирн, – предположил он.
Индия не стала отрицать, лишь отвела глаза. Ее щеки горели.
– Что он сделал? Подойди ко мне, дорогая. Твой долг рассказать мне, даже если тебе ненавистно отзываться плохо о ком-нибудь. Подумай о наших детях. На нас лежит ответственность за них и за слуг. Мы не должны допускать в дом недостойных. Он был неуважителен к тебе?
Индия, казалось, собралась с мыслями. Она перестала шагать по комнате и повернулась к нему с горящим и полным решимости взглядом.
– Матт, я пыталась полюбить его. Правда, пыталась.
– Я знаю. Я видел. Ты великодушна.
Она опять засмеялась тем же грубым саркастическим смехом. Ему было больно слышать ее смех.
– Да, я была великодушна, и вот как он платит за великодушие. Я не имею в виду себя, это относится к тебе. То, что он оскорбил твою доброту к нему, совершенно преодолевает мою естественную скромность. Иначе я бы резко поговорила с ним и ничего больше не сказала, веря, что повторения не будет. Но я так сильно люблю тебя, дорогой Матт, что не могу терпеть, чтобы его... его неблагодарность проходила безнаказанно.
– Но что он сделал? – нетерпеливо спросил Матт.
