– Вы должны молить о смирении, сир, – ответил священник мягко. – Да исполнится Его воля.
Поздно ночью вышла королева.
– Ей дали сонный порошок, – сообщила она. – Она молилась, чтобы могла жить для служения Господу и моего утешения. Она так молода, так молода.
– Ты должна отдохнуть, матушка, – ласково произнес король, беря ее за руку. Они склонились друг к другу на мгновение.
– Позволь мне распорядиться, чтобы тебе тоже дали сонный порошок. Потом ты ляжешь спать.
Принцесса умерла ранним утром перед тем, как проснулась королева. Ее похоронили рядом с отцом в церкви английских бенедиктинцев в Париже. Отрез шелка, выбранный для нее королем в Лионе, из которого она так и не сшила платья, отдали монахиням в Шале для напрестольной пелены в капелле, где она провела очень много мирных часов.
Несколько дней спустя королева выехала из Сен-Жермен в Шале, где надеялась получить постоянное пристанище. Шевалье Сент-Георг и маршал герцог Челмсфорд оставили Париж, чтобы присоединиться к воюющей армии. Альена осталась с королевой, но Карелли волновался за нее, поскольку со смертью принцессы у нее не оказалось официального места при дворе, и она, похоже, готова была все бросить. Альена, конечно, могла поехать к Морису. Однако он все глубже и глубже погружался в мир музыки, а сейчас предпринял путешествие по Италии со своим тестем. Морис ставил оперы в Риме, Неаполе и Флоренции, возвращаясь в Венецию только на короткое время. Какую жизнь он может предложить там сестре? Карелли считал, что единственно возможным для нее выходом было вернуться в Англию и жить с матерью. Чтобы Карелли ни чувствовал по отношению к матери – хотя даже для него самого это чувство было слишком сложным для понимания – не могло быть никаких сомнений, что Аннунсиата могла бы, при желании, обеспечить Альене такую жизнь, которую Карелли желал для нее. Так что при первой оказии Карелли проглотил все свои сомнения и написал письмо, объяснив матери положение дел и попросив ее вызвать Альену в Англию.
25 марта Аннунсиата устроила вечер в Шоузе, празднуя шестьдесят седьмой день рождения. Дом, в сущности, был завершен, даже сады разбили весьма приятным образом, как и задумывалось. Она нашла компромисс между традиционными взглядами и подходом Мальборо, посадив вперемешку как взрослые деревья, так и саженцы. Постройка запруды, которая вызвала некоторые неприятные происшествия, наконец, была успешно окончена. Спускающиеся уступами сады вели теперь к маленькому красивому озеру. Если бы погода позволила, Аннунсиата устроила бы торжества на воде для развлечения своих гостей. Ванбро объявил, что он доволен домом, и что после замка Говард это его любимое дитя. Он все еще работал над Бленгеймом для Мальборо. Однако Ванбро и герцогиня Мальборо недолюбливали друг друга настолько, что он предвидел время, когда вынужден будет отказаться от проекта в пользу кого-нибудь другого. Торнтон, архитектор нового дома в Бенингборо, посетил замок Говард и Шоуз и задумал воплотить в Бенингборо лучшие черты обоих строений. Бурчиеры были среди гостей на праздновании Аннунсиаты и интересовались, как ей удалось осуществить свой замысел. Аннунсиата не могла скрыть удовлетворения тем, что ее дом был завершен первым и таким образом служил образцом, а не копией.
Другой гость – Генри Элдрич. Его любимый проект сноса старой гостиницы Пекуотер и замены ее современным зданием уже осуществлялся несколько лет. Аннунсиата однажды осмотрела строительство и высоко отозвалась об архитектуре.
– Вы сильно истощили мой кошелек, – заметила она, – но я не жалею ни об одном потраченном пенни.
Настоятель обещал, что новое здание закончат в срок. Оно предназначалось для ее первого правнука. По завершении он вновь мог вернуться к церковным делам. Аннунсиата в благодарность пригласила его на свой день рождения и предложила ему погостить у нее. Ванбро поддразнивал ее:
– Вы должны вызволить беднягу из нищеты и немедленной выйти за него замуж. Вы не представляете, до какой степени он собирается завоевать вше внимание. Если вы не примете его, он будет вынужден снести следующим здание Уолси, а, возможно, даже собор.
Аннунсиата рассмеялась.
– Ван, я слишком стара для любви, – упрекнула она его.
Ванбро оглядел ее внимательно с головы до ног.
– Возможно, вы слишком стары, чтобы влюбиться, но это можете решить только вы, однако, что бы вы ни говорили о своем возрасте, в вас еще можно влюбиться. Сомневаюсь в том, что вы вообще когда-нибудь состаритесь. Вы вгоняете в краску молодое поколение Морлэндов, да и большинство общества Йорка. Если бы я не пребывал в огромном благоговейном страхе перед вами, я бы предложил вам руку и сердце.
Все это была приятная чушь, но Аннунсиата и в самом деле, чувствовала себя моложе, сильнее и более жизнерадостной, чем многие годы до этого. Когда родился ее первый внук, ей претила мысль, что она бабушка. Но теперь прожитые годы вовсе не волновала ее, не волновало ее и все увеличивающееся число правнуков. Ее отношения с Элдричем, ее дружба с избранным кругом знаменитых архитекторов, строительство в Шоузе, – все это дало ей новый вкус к жизни. Более двадцати лет прошло с тех пор, как погиб Мартин, как она тоже мечтала умереть.
– В нашей семье живут долго, – обычно говорила она Хлорис во время бесед, какие все чаще ведут с возрастом. – В жизни так много интересного.
Хлорис, десятью годами младше своей хозяйки, выглядела старше, и Аннунсиата, полная сил, иногда упрекала ее за сидение на стуле у огня вместо того, чтобы гулять или ездить верхом со своей хозяйкой. Хлорис похудела и заметно сутулилась от привычки склонять плечи за работой из-за испорченного зрения. Она поседела, и Аннунсиата порой по рассеянности называла ее Берч. Отец Сен-Мор уже умер, и Аннунсиата пригласила другого священника, молодого человека, в возрасте двадцати одного года, ученика Эдмунда из Сент-Омера. Его звали Ринард. Аннунсиата нашла его интересным собеседником, заражающим ее своей энергией. Они часами подряд неистово спорили. Порой Ринард, по характеру горячий и быстрый, уходил рассерженный для того, чтобы немного погодя вернуться и, улыбаясь, просить прощения и налагать на себя епитимью. Хлорис не одобряла Ринарда, ибо думала, что его поведение по отношению к госпоже недостаточно уважительное. Хлорис считала неподобающе нежными для священника и хозяйки такие отношения. Она так и заявила об этом Аннунсиате, но та даже не была задета.
– Что здесь плохого? – говорила она. – Это приятно нам обоим.
– Если бы он не был священником, а вы не были бы так стары, вы стали бы любовниками, – грубо парировала Хлорис, а Аннунсиата рассмеялась.
– Но в этом-то все и дело, дорогая Хлорис. Именно потому, что мы не можем. Тебе не понятно?
