выбила ему глаз.
«Беги, Бобби! – крикнула я. – Оставь ее!»
Он отскочил. У него было окровавленное лицо, из глаз катились слезы. Не знаю, как выдержало эту сцену мое сердце! А Лолли все надрывалась: «Ненавижу! Еще раз до меня дотронешься – удавлю!»
28
– Боже всемогущий! – вскричала Ройс. – Лолли не узнала Митча! Она приняла его за человека, который зверски изнасиловал ее, – отца Митча, они, наверное, очень похожи.
– Именно. – Уолли выключил магнитофон. – Эмма пыталась втолковать это Лолли, но та была так безутешна, что ее пришлось накачать успокоительными. Эмма дала Митчу двадцать долларов и заставила уехать, не дожидаясь, пока Лолли станет еще хуже.
Каково это – жить с сознанием того, что твоя собственная мать пыталась тебя убить? Хуже того – знать, какой подлец твой отец. Неподъемная ноша для ребенка!
После того как на него набросилась родная мать, Митч остался один в целом свете. Ройс устыдилась своего малодушия в тюрьме. Она ни за что не оставит Митча. У него никогда не было близкого человека. Ройс убеждала себя, что теперь все переменится. Она покажет ему, как сильно его любит, как спокойно он может на нее положиться.
– Неизвестно, как он провел следующие два года, – сказал Уолли. – Наверное, жил на улице, пока не сумел состряпать свидетельство о рождении и поступить во флот.
– Таким юным, в шестнадцать с чем-то лет!
– Для своего возраста он был рослым парнем, к тому же по смекалке наверняка вдвое превосходил своих одногодков.
– Теперь понятно, почему он так суров и независим. – Ей отчаянно хотелось защитить Митча. – Я не хочу, чтобы кто-либо узнал об этих пленках. Наверное, Митч переводит деньги через Каймановы острова для того, чтобы никто не беспокоил его мать.
– Я тоже так думаю. Митч перевел Лолли, как только закончил образование и собрал денег. Он тогда работал в прокуратуре и горел честолюбием. Он понимал, что видный юрист – приманка для журналистов. Какой-нибудь репортер обязательно докопался бы до его матери.
– Это как раз такой сенсационный сюжет, по которым сходят с ума таблоиды. – Ройс вздохнула. – Как же его не любить? Он способен на что угодно, лишь бы защитить мать, пускай та способна его убить. – Она покачала головой, негодуя на себя. – Что такого я нашла в Бренте Фаренхолте? Да, он тоже любит мать, но разве это сопряжено для него с трудностями? Живи и пользуйся любовью ближнего. Вернее, обожанием.
– Могу представить, что ты испытываешь. – Уолли потянулся через стол и сжал обе ее руки. – Мне тоже жаль Митча, но я все равно не хочу, чтобы ты имела с ним дело.
– Ты сказал то же самое по телефону. Но почему? Я знаю, ты вспоминаешь отца, но разве ты не понимаешь, что объяснение его неуемного честолюбия – эти нечеловеческие испытания? Ведь успех часто выступает как замена любви. – Она заглянула в дядины глаза, так похожие на ее собственные. – Возможно, отец в любом случае наложил бы на себя руки. После смерти матери он был страшно подавлен. В записке, которую он мне оставил, говорилось, что без матери он не способен вынести ни суд, ни жизнь вообще.
– Я давным-давно простил Митча, но все равно не хочу вашей связи. Помнишь, что случилось в детстве с Шоном?
Только не Шон, мелькнуло в голове у Ройс. Выходит, Уолли так и не избавился от этого наваждения. В детстве Шон стал жертвой изнасилования. Она пыталась войти в его положение, но, положа руку на сердце, считала его эгоистичным и ограниченным.
– Люди, получившие в детстве психическую травму и не знавшие любви, неспособны поддерживать стабильные отношения. Они хотят этого, но не знают, как это делается. Помяни мое слово, Митчелл Дюран причинит тебе только боль.
Ройс понимала, что под этим прогнозом подписались бы многие психиатры, но стояла на своем. Митч пережил эмоциональное потрясение, но это еще не означает, что он неспособен любить.
– Я его не предам. Ни теперь, ни потом. Я люблю его.
– Ты – вылитая мать. – Уолли вздохнул. – Любящая, но упрямая. Не думал, что ты сможешь простить Митча. Даже прочитав в газете про твое алиби, я испытал сильное удивление.
– Наверное, я действительно пошла в мать. Папа – тот не страдал упрямством. Он был готов всех понять и простить. Если бы он остался в живых, то и Митча простил бы.
Уолли немного поколебался, а потом молвил:
– Нет, не простил бы. Потому что прощать было нечего. Митч был прав. За рулем машины сидел не друг твоего отца.
Ройс поежилась. Час от часу не легче! Она обеими руками вцепилась в табурет.
– Ты хочешь сказать, что отец сам…
– Не это. В ту ночь за рулем сидел я. Я слишком много выпил. Учитывая обязательное назначение наказания за повторные правонарушения, я бы угодил за решетку. Твой отец сам настоял на том, чтобы принять вину на себя. Мы надеялись выкрутиться. Брюса выбросило из машины, которую объяло пламя, уничтожившее улики. Получилось по-нашему. Полиции почти не за что было зацепиться, но Дюрану хватило даже мелочей.
Ройс не могла оторвать руки от табурета. Она совершенно обессилела. Почему Уолли до сих пор скрывал от нее правду?
– Я бы никогда не позволил, чтобы Терри засудили вместо меня, – продолжал Уолли с затуманенным взором. – Для меня твой отец был не просто родным братом, а еще и другом. После объявления обвинения мы решили, что на следующий день я явлюсь в полицию – вместе с Терри. Но он предпочел застрелиться. Я бы все равно признался, но Терри оставил мне записку, в которой умолял не являться с повинной – ради тебя. Он не хотел, чтобы ты осталась одна в целом свете.
Ройс подумала, что это было вполне в духе отца. Он всегда делал все, чтобы защитить тех, кого любил, особенно Уолли. Он выступал его ангелом-хранителем, зная, как жесток к Уолли этот мир.
Для гомосексуалиста тюрьма была бы хуже ада. Несомненно, отец поступил так с мыслью и о ней. Без Уолли она осталась бы одна-одинешенька. До ее итальянской родни было слишком далеко.
– С той ночи я не брал в рот ни капли спиртного, – признался Уолли. – Я дал себе слово, что буду заботиться о тебе не хуже отца. Вот почему мне так хотелось узнать всю правду о Митче, вот почему я так боюсь, что он причинит тебе боль.
Он прерывисто вздохнул.
– Я всего лишь сделал то, что было завещано твоим отцом. Я бы ничего тебе не сказал, но твоя любовь к Митчу видна невооруженным глазом. Он был высокомерен и тщеславен, но правильно обо всем догадался. Прости меня за то, что я столько времени молчал.
Прежде Ройс стала бы горько корить Уолли и Митча за смерть отца, но теперь она изменилась. Слишком много всего произошло, слишком многие люди испытывали страдания, чтобы усугублять их своими упреками. Она обняла дядю.
– Конечно, прощаю! Ты знаешь, как я тебя люблю. Я понимаю, что тобой руководило. Наша семья всегда знала, как важна любовь. Прошу тебя, помоги мне доказать Митчу, что значит иметь любящую семью.
– Дженни! – негромко позвал Митч, и собака заколотила хвостом по стенкам бокса. Митч и Ройс пришли в отделение для выздоравливающих собак ветеринарной клиники. Ройс сжала Митчу руку. – Я знал, что ты поправишься.
– Скоро мы сможем забрать ее домой? – спросила Ройс, протягивая руку, чтобы погладить собаку, которая тут же благодарно лизнула ей ладонь. Атмосфера в клинике была холодная, стерильная. Ретриверу будет гораздо лучше дома, с заботливой Ройс.
– Ветеринар сказал, что уже через несколько дней. – Митч во все глаза смотрел на Ройс, ласкающую Дженни. «Мы», «забрать домой»? Существовали ли вообще такие волшебные слова? В кои-то веки ему повезло: Дженни и Ройс оставались с ним.
Теперь надо было взять последнее препятствие. Пока преступник не будет изобличен, Ройс находилась в опасности. Возможно, его целью не является она, но кто знает, что у него на уме?
