в происходящем, встал и, взяв бокал обеими руками, посмотрел на молодых. Все замолчали.
– Милые, милые мои… – заговорил он глухим поспешным голосом, в волнении перебирая пальцами по бокалу. – У меня теперь такая радость, так все неожиданно и хорошо, что и не знаю, как и выразить. Я стар. Вы молоды. Жизнь моя прошла в служении Отечеству. Тридцать четыре года. Да. И всё солдатики, окопы, марши… И кровь. И смерть. Видел я ее предостаточно… Но, нет, нет! Что я, о чем! Милые мои дети. Что мне говорить теперь, как радость свою выказать?! Как поделиться тем, что вот здесь… в сердце поет. Не знаю. Слова все не те подбираются, а радость у меня такая, что в сердце не помещается…
Он замолчал, глядя перед собой, потом поднял глаза на жениха и невесту и продолжил:
– Милые мои, вот что мне сказать вам хочется. Детство мое прошло в столице. Семья наша была богатой, родовитой, все предки мои были военными: и прадед, и дед, и отец. Братьев и сестер у меня не было, рос я один. Мама умерла, когда мне и шести лет не исполнилось, я ее помню совсем слабо. Отец был жестоким человеком и воспитывал меня сурово. Дом наш скорее был на казарму похож. В армию я попал рано и всю жизнь почти провел в ней. Отец вскоре умер, наследство досталось его молодой жене, я ни на что не претендовал. Продолжал служить. Вот так. Могу сказать, что с самого детства узрел я лишь суровые стороны жизни и продолжал их видеть потом, в дальнейшем. И никаких особых нежностей, ничего того, о чем поэты пишут, не было. Никакой красоты. А было лишь «ать, два, ряды вздвой»… вот что было. Штыком коли – ать, два. Прикладом бей – ать, два. Вот…
Он вздохнул, помолчал и продолжил:
– Так вот, милые мои, молодые и нежные существа, и вы, друзья. В моей суровой и некрасивой жизни было два чуда. Первое – это когда я вынес Танечку из огня, а потом удочерил ее и возлюбил, как дочь. Это чудо помогло мне не отчаяться и поверить в доброту Божью. Второе чудо случилось сегодня. Я увидел Таню по-настоящему счастливой. Это чудо всего меня перевернуло. Всего. И я так счастлив, что у меня и слов нет…
Он посмотрел на них, потом улыбнулся и, тремя быстрыми глотками осушив бокал, бросил его об пол, выдохнув:
– Счастья вам, родные…
Это было так неожиданно, что все замерли. Куницын же стоял, улыбаясь и глядя на молодых.
– Виват! – пробасил Антон Петрович, привставая с бокалом с места. – Виват, полковник!
– Браво. Брависсимо! – закричал Красновский, поднимаясь. – На счастье! Пьем все на счастье!
– На счастье! На счастье! – заговорила тетушка.
– На счастье! – улыбался Рукавитинов.
– На счастье! – слегка испуганно качал головой Красновский.
– Что ж, на счастье так на счастье… – усмехнулся Клюгин, наливая себе вина.
Все, включая и дам, встали.
– На счастье! – громко сказал Куницын, поднимая новый бокал.
– На счастье! – ответили ему все.
Бокалы сошлись, звеня.
Все выпили и стали бросать бокалы об пол.
Дробный звук бьющегося стекла наполнил гостиную.
Роман и Татьяна, держа свои бокалы, смотрели на происходящее как зачарованные.
Наконец, когда последний бокал, брошенный Клюгиным, разлетелся вдребезги и все посмотрели на молодых, Роман и Татьяна поднесли бокалы к губам.
Выпивши вино залпом, Роман поднял руку и с силой кинул бокал, так что осколки далеко разлетелись по полу. Татьяна быстрыми маленькими глотками выпила вино, жадно вдохнула воздух порозовевшими губами и разжала руку.
Выскользнув из пальцев, бокал ударился об пол и, слегка разбившись, покатился.
– Виват! – произнес Антон Петрович любимое слово.
– Виват! – нестройным разноголосьем ответили ему и стали шумно садиться.
– Поля, Гаша! – хлопнул в ладоши Куницын. – Еще вина! Еще бокалов!
Появились Поля с Гашей, появилось вино, бокалы и новая закуска.
Роман держал руку Татьяны, глядя ей в глаза. Она в свою очередь не отрываясь смотрела на него.
– А если побить бокалы, будет счастье? – спросила она.
– Будет.
– А если не побить?
– Все равно будет. У нас с тобой всегда будет счастье.
– Всегда?
– Всегда!
И снова она сильно сжала его руку. Посреди дружного застолья они смотрели друг другу в глаза, до боли сцепившись молодыми сильными пальцами. Тем временем Красновский подошел к полуоткрытому окну и, заглянув в него, обернулся к собравшимся:
– Друзья! Вы представить себе не можете, какая теперь ночь. Это просто Куинджи, просто Куинджи! Полюбуйтесь, какая луна! Подойдите сюда!
