– Молодежь смеется своему незнанию! – заключил Антон Петрович, отирая губы салфеткой и вызывая у молодых новый приступ смеха. – Ну, докажите, докажите, что я не прав! – еще больше горячился дядюшка. – Смеяться легче всего!
– Вот доказательство! – кивал Петр Игнатьевич на свою тарелку, в которой он размазывал красную икру ножом по четвертинке блина. – Вот оно, наше доказательство!
И, скатав четвертинку, отправил в рот.
– Это не доказательство! – отмахнулся дядюшка. – Блины так не едят!
– Блины едят по-разному, – с улыбкой заметил Рукавитинов. – У нас в семье ели вот так…
Он положил на блин кусочек вымоченной в уксусе налимьей печенки, свернул его четырехугольным конвертом и, разрезав ножом, отравил половину в рот.
– Этак только немцы едят! – махнул ножом Антон Петрович, сворачивая новую трубочку с икрой. – Насмотрелись вы в ваших Кельнах да Марбургах!
– В Германии блины в чистом виде не водятся, – вставил захмелевший Клюгин. – Там все, начиная с рыбы и курицы, фаршированное. И блины тоже фаршируют рубленой говядиной, сметаной польют, – вот вам и deutsche Gericht!
И, презрительно рассмеявшись, он стал кромсать ножом стопку своих блинов, вызывая негодование Антона Петровича.
– Резать, резать крестом! – повторял Красновский. – Иоанн Грозный сразу после взятия Казани устроил пиршество, которое засвидетельствовал Нестор. Так вот, стольничий был обязан резать блины и пироги, а потом уже подавать царю.
– Чушь! Чушь собачья! Твой Грозный – параноик! – гремел Антон Петрович. – Блин – символ солнца у славян, тебе ли не знать этого?! Как можно резать этакое чудо?!
– Символ солнца, брат, поищи во времена Перуна! – Красновский не торопясь размазывал по четвертинкам паюсную икру. – А мы живем в эру Христову, так что все пироги, кулебяки, а также и блины люди православные резали, режут и будут резать крестом, ныне и присно и во веки веков!
– А у нас в полку блины ели вот как! – оживленно заговорил Куницын, разрезая стопку блинов пополам. – Вот полюбуйтесь! Это называлось – a la блиндаж!
Он положил на половинку икры, накрыл ее другой половинкой, потом положил еще икры, накрыл третьей, потом еще икры, накрыл четвертой, потом еще икры, накрыл пятой и, отрезав кусок этого блинного пирога, отправил в рот.
– А я привыкла есть блины «розанчиком»! – воскликнула тетушка и сразу же продемонстрировала: ловко орудуя ножом и вилкой, разрезала стопку на три части, свернула из кусочка блина забавное подобие не то колечка, не то розового бутона, положила внутрь икры и отправила в рот под всеобщий восторженный смех.
– А у нас в Кологриве блины едят «комком»! – оживился Илья Спиридонович.
– Это как же? – с полными ртами спросили дядюшка и Красновский.
– А вот как! – Илья Спиридонович плюхнул себе в тарелку ложку сметаны, скомкал блин, проткнул вилкой, и, обмакнув его в сметану, стал есть.
– Кто как, а мы – по-простецки! – улыбалась попадья, поливая свой блин сметаной и медом, сворачивая его вручную трубкой и откусывая. – По-поповски, тюфячком!
– Вы по-поповски, а мы по-таковски! – хмыкнул Клюгин, кромсая свои блины в окрошку.
Отложив нож, он набросал в тарелку икры трех сортов, полил сметаной и стал есть, как салат, низко пригнув к тарелке свою большую голову.
– А меня еще маленькой наша покойная тетушка Ксения Борисовна научила есть блины знаете как? Ковриком! – объявила Красновская.
Все повернули к ней головы, а Надежда Георгиевна положила в центр блина кусочек семги, затем усеяла весь блин кучками черной и красной икры и стала есть, отрезая кусочки.
– Ну все-таки, как же правильно есть блины? – спросил Рукавитинов.
– Крестом, только крестом!
– Целым! Целым и неприкосновенным!
– Да как угодно! Правда, Ромушка?
– Ковриком! Очень мило!
– Тюфячком!
– Окрошкой! Антибуржуазной окрошкой!
– Целым, целым, как Антон Петрович!
Но Антон Петрович вдруг приложил палец к губам и показал глазами на отца Агафона, который, склонившись к тарелке, ел свой блин, отрывая от него кусочки и макая их в сметану. Одновременно он поддакивал спору, хоть глаза его, рот и руки были заняты совсем другим, а также бормотал какие-то забавные одобрения по поводу блинов и сметаны.
Когда голоса спорщиков стихли, все услышали это милое бормотание:
– Ох… тюфячком, что ж, можно и тюфячком… а можно и ковриком… блинцы-то и так блинцы… ох, и так блинцы… и сметанушка… всем сметанам сметанушка… вот как, слава тебе, Господи…
Вдруг, почувствовав тишину, он поднял голову. На бороде его были следы сметаны, он быстро, по- заячьи, жевал, в маленьких глазках светилось удивление.
