– Какое чудо! – прошептала она. – Какое чудесное чудо!
Едва последний зеленый огонек погас, как три петарды взлетели над кустами, вызвав новый приступ визга и аханья.
– Рукавитинов! Рукавитинов, ты бог! – кричал Антон Петрович, махая петардам руками. – Браво! Брависсимо!
– Ура! – кричали Красновский и Аким.
– Magnifique! – хлопала в ладоши тетушка. Бабы крестились, парни замерли с открытыми ртами.
Над кустами затрещало, вспыхнули две пороховые вертушки и отчаянно закрутились, разбрасывая искры, вызвав восторг толпы.
– Отлично! Отлично! – закричал Антон Петрович и в волнении упал на колени перед Татьяной. – Танечка! Изольда наших лесов! Этот свет для тебя! Для тебя и для Ромы!
– И для вас, для вас, милый! – воскликнула Татьяна, склоняясь и целуя седую голову дядюшки.
– Для всех, для всех! – подхватила тетушка, хлопая в ладоши, как девочка.
– Господи, как хорошо! – улыбалась Красновская.
– То-то огня-то! – цокал языком Аким. Роман держал Татьяну за руку, переживая ее восторг, как свой собственный. Едва заряды в вертушках иссякли и вращение их прекратилось, как над кустами загорелись выложенные цветным порохом буквы Т и Р.
– Татьяна и Роман! Татьяна и Роман! – закричали у костров и в толпе.
– Ураа! – во всю силу легких крикнул Антон Петрович, и мощное народное «Ура!» прокатилось по ночным окрестностям.
– Люблю тебя! – кричал Роман, радуясь, как мальчишка.
– Жива тобой! – вторила Татьяна, смеясь беззастенчиво, как девочка.
– Славьтесь, славьтесь, славяне! – кричал Красновский.
– Сюда! Сюда, Николай Иванович! Сюда, кудесник! – кричал Антон Петрович, заметив в кустах фигуру Рукавитинова. – Православные! Сюда, сюда его! Сюда героя Шевардинских редутов! Аким! Живым! Живым его сюда!
– А ну, за мной! – озорно закричал Аким, бросаясь к кустам и увлекая за собой мужиков.
– Акимушка! Осторожней, Бога ради! – кричала тетушка.
И не успели инициалы молодоженов догореть в ночном воздухе, как мужики вынесли на луг и принялись качать Рукавитинова и Клюгина. Николай Иванович беспомощно смеялся, взлетая над мужиками, Клюгин сопротивлялся и выкрикивал что-то нечленораздельное, в подброшенном виде напоминая огородное пугало.
– Сюда! Сюда! – Антон Петрович долго протискивался сквозь толпу и, наконец добравшись до Рукавитинова, стал целовать его. Тетушка, Красновская, подбежавшие гости – все протискивались к главному фейерверкеру, целовали и поздравляли его.
– Николай Иванович, такой роскоши мы не видели уже лет десять! – повторяла тетушка, держа руку Рукавитинова.
– Экая шутиха, экое бомбометание! – кричал дядюшка. – Осада Казани! Штурм Бастилии!
– Ватерлоо! Это, брат, форменное Ватерлоо! – кричал Красновский. – Разгром узурпаторов, слава новобрачных и ура! ура! ура!
– Николаю Иванычу – ура! – крикнул Куницын, и все подхватили.
В общей кутерьме Роман с Татьяной обнялись.
– Господи, за что мне это все… – шептала Татьяна. – Все это счастье…
– Ты мое счастье! Ты свет очей моих, моя первая и последняя любовь, мое светлое солнце! – с трепетом шептал Роман, целуя ее руки.
Она взяла его руку и прижала к своим губам.
Вдруг над лугом раздался угрожающий крик, напоминающий рев раненого медведя. Все замерли и завертели головами, ища источник вопля.
– Дуролом! – с уверенностью заключил Антон Петрович, и все увидели Дуролома, бегущего от лип к кострам. Стоящие возле них бросились в стороны, а Парамоша повторил свой дикий крик.
– Свят, свят, свят… – испуганно перекрестился отец Агафон.
Парамон же с разбегу прыгнул… в костер, подняв облако искр. Бабы завизжали, а Парамон, стоя в клубах яростно трещащего пламени, закричал голосом протодьякона:
– Яко же уберег отроцех во пещи огненной! Яко же уберег отроцех во пещи огненной!
– Оох! Лихушки! – завопила какая-то баба.
Дуролом, окутанный дымом и пламенем, рванулся из костра, сделал два размашистых прыжка и с чудовищным криком прыгнул в другой костер, вызвав новые клубы искр и новый приступ бабьего визга.
– Избави мя огня вечнущаго! – вопил Дуролом, стоя в костре и иступленно крестясь. – Избави мя огня вечнущаго, светоносная Сене небесная!
– Горииит! Горииит! Ах, батюшки! – кричали в толпе.
