– Отлично. Жду вас вон у того дуба.
Клюгин, пошатываясь, отошел от стола, но вдруг нетвердым шагом приблизился к молодым, наклонился и прошептал:
– А самоварчик-то англичане изобрели!
И, усмехнувшись своей желчной, тяжелой усмешкой, двинулся за Рукавитиновым.
– Он похож на ворона, – произнесла Татьяна, следя за неверными движениями сутулой клюгинской фигуры. – На подраненного ворона.
– Я его люблю, – сказал Роман. – Даже больше других.
– Да. Я тоже начинаю его любить… – она повернулась к Роману.
– Чай, чай, друзья! – гремел дядюшка. – Татьяна Александровна, Адам Ильич! Чай пить надобно горячим!
– Я уж и так отведал, – улыбался Куницын. – Как все у вас славно!
– Чай пить – не дрова рубить! – смеялся Красновский.
– Чай не пьешь – откуда силы возьмешь? – вторила ему тетушка.
– Чай-чаек хмель-хмелек выгоняет! – хихикал Федор Христофорович, наливая чай в блюдце.
– Чай – заварочкой силен! – качала головой попадья.
– Как почаевничаешь – так и попляшешь! – басил дьякон.
– Не то, не то, друзья! – заговорил Антон Петрович. – Чай пей, да дело разумей!
– Отлично! – Красновский с наслаждением прихлебывал из чашки.
Меж тем парни в кумачовых рубахах зажгли лампу и два шандала.
– Неужели уж день прошел? – недоумевала Татьяна.
– Наш первый день. Первый.
– Первый! – повторила она, замерев. – Как это страшно звучит! Страшно и прекрасно!
– У нас с тобой все будет первым, все впервые.
– Я знаю, я знаю это. Но это меня и пугает, и радует.
– Меня тоже. Хотя… – он задумался, не отрываясь от ее чудесного лица. – Я люблю тебя так, что мне все равно, что будет. Я готов ко всему. Ты понимаешь меня?
– Да. Хоть мне и трудно, но я понимаю, – ответила она.
Они улыбнулись друг другу.
Вокруг все с удовольствием пили чай и ели свадебный торт.
К террасе подошел Гирин и осторожно покашлял в кулак.
– Что, Фаддей Кузьмич? – повернул к нему раскрасневшееся от чаепития лицо Антон Петрович.
– Антон Петрович, просят, значитца, мужички дозволения костерок запалить. Больно в горелки поиграть охота.
– Вот, вот! Это – дело! Палите, палите костры, солдаты Багратиона! – оживился дядюшка. – Чтоб басурман, так сказать, почуял силу… отсель грозить мы будем шведу…
– Значитца – можно?
– Жги, жги, брат! Пусть попрыгают, потешат Ярилу.
– Попрыгайте, а мы посмотрим!
– Formidable! Давно не видела эти прыжки через огонь!
– Только не сожгли бы чего невзначай…
– Зажигай, зажигай, молодцы! Порадуйте жениха да невесту, люди русские!
На лугу сразу же все пришло в движение, столы опять понесли в сторону, кто-то побежал за дровами. Не прошло и четверти часа, как на лугу запылали два больших костра.
Бабы затянули песню, а молодые девки, взявшись за руки, стали водить вокруг костров хороводы.
– Как хорошо! – воскликнула Татьяна, неотрывно глядя на луг.
– Еще бы, Татьяна Александровна! – гордо приосанился Антон Петрович. – Когда русский народ гуляет – это всегда хорошо! Лучше и быть не может!
– Мне хочется быть там, с ними! – произнесла Татьяна, вставая.
– Конечно, конечно! – подхватила Антон Петрович. – Друзья, Татьяна Александровна совершенно права! Она предлагает нам присоединиться к народу и повеселиться.
– Отлично! – заворочался, вставая, Красновский.
– Танюша, какая ты умница! – умилялся Куницын, любуясь стоящей Таней. Хмель сделал его еще добрее и счастливее, глаза его слезились.
– Боюсь я этих мужиков! – со смехом встала Красновская.
