наперекор, так сказать, бесчеловечной природе, знаменуя своим свистом торжество русского характера. Услышит этот свист сидящий рядом путник и сразу забудет про непогоду, ибо напомнит ему меднобокий свистун о родном доме, об уюте семейном, о родных и близких. Заварит он душистый чай и будет пить, сидя бок о бок с тихо посвистывающим крутобоким другом, хваля и прославляя в душе того безымянного русича из славной породы Кулибиных и Ломоносовых, который впервые смастерил сей замечательный снаряд и тем самым увековечил свою, пусть и безымянную, славу…
Дядюшка вдруг замолчал, лицо его стало сумрачно-торжественным. Он вздохнул и заговорил со страстью, громче прежнего:
– Так неужели нам, детям культуры и просвещения, нам, любителям и поклонникам всяческих искусств, надо непременно ждать метели, чтобы оценить прелесть русского самовара?! Неужели только в условиях дорожного неудобства способны мы понять, что есть на самом деле русский самовар? Неужели, лишь оказавшись в сотне верст от родного угла, способны мы по-настоящему насладиться его прелестным свистом, чудными формами, ароматным дымком?! О люди русские! Доколе же нам, уподобившись тому столичному глупцу и краснобаю, склоняться в благоговении пред всякой европейской безделушкой и в упор не желать замечать наших отечественных пизанских башен? Так посмотрите же пред собой! Вот он стоит перед вами, чудесный снаряд, сотворенный руками и сердцем великого народа, вложившего в него свою душу, как вкладывал он ее в собор Василия Блаженного, в Китеж-град, в новгородские фрески! Так давайте же поклонимся еще одному русскому чуду – народной русской душе, воплощенной в металле, ибо нет на свете души более чистой, широкой и – народной!
Он сложил руки на груди крестом и величественно склонил голову. Все, за исключением молодых и Клюгина, встали и поклонились самовару.
– Да здравствует русский самовар! – провозгласил Антон Петрович, поднимая чашку с чаем, словно бокал с вином.
– Ура! Ура самовару и его певцу – Антону Петровичу Воспенникову! – поднял чашку Красновский.
– Ну, Антоша, я от тебя лет десять ничего подобного не слышала! – качала головой тетушка.
– За самовара-батюшку! – басил дьякон.
– Святую правду сказал, святую правду! – повторял о. Агафон, вытирая выступившие слезы. – Да и как сказал. Господи! Словно акафист читал!
– Антон Петрович, поздравляю! – Рукавитинов чокнулся своей чашкой с чашкой дядюшки. – Вы просто кладезь талантов!
– За самовар, за самовар, друзья! – не унимался дядюшка, чокаясь со всеми. – Выпьем сей чудный напиток во здравие меднопузого друга!
– За самовар, за самовар! – стали повторять все.
– За самовар! – с улыбкой произнес Роман, поднимая чашку. Татьяна подняла свою, и они чокнулись.
– Правда, мой дядя – чудо? – спросил ее Роман.
– Да, да! Они все чудесные! – восторженно заговорила она, отпив чаю. – Здесь все такое чудесное, такое доброе! И он. И ты! Муж мой!
Они смотрели в глаза друг другу.
– Антон Петрович! – говорил Красновский. – После твоей тирады я, во-первых, по праву тамады, присуждаю твоему тосту первый приз в виде этого чудесного торта, а во-вторых, слагаю с себя венец тамады!
Все засмеялись и зааплодировали, а Антон Петрович поклонился.
– Друзья, а не пора ли нам зажечь свечи? – спросила Красновская.
– И то верно! – встрепенулся дядюшка и крикнул. – Огня! Огня сюда!
Роман, Татьяна, да и многие сидящие за столом, только сейчас заметили, что вслед за давно уж закатившимся солнцем спустились теплые июльские сумерки.
– Неужели вечер? – изумленно спросила Татьяна. – Так быстро?
– Да, Татьяна Александровна, это вечер! – заметил Рукавитинов, озабоченно глядя на часы. – Еще час, и стемнеет, а у меня еще многое не готово…
Он встал.
– Прошу прощения, Татьяна Александровна и Роман Алексеевич, друзья, я должен вас ненадолго покинуть.
– Николай Иванович, куда вы? – забеспокоились все.
– Секрет, секрет! – улыбался Рукавитинов.
– А я догадалась! – воскликнула Красновская.
– И я! – сказала тетушка.
– Ну, а я и подавно! – засмеялась попадья.
– Небось шутихи пускать? – мямлил Клюгин, громко прихлебывая чай. – Видали уж не раз…
– Андрей Викторович, помалкивай, брат! – погрозил ему дядюшка. – Сюрприз есть сюрприз!
– Андрей Викторович, вместо того чтобы дезавуировать сюрпризы, помогли бы мне лучше, – Рукавитинов сошел с террасы на землю, – а то мои помощники в этом деле весьма и весьма беспомощны.
– Ну, отчего ж не помочь, – равнодушно хмыкнул Клюгин, с трудом вставая. – Ради такого дня я на все готов…
