– Умееет!!!
– А к моему-то пойдеееет?!!!
– Пойдеееттт!!!
– Сама-то не крива?!!
– Нееет!!!
– Не горбааата?!!
– Неееет!!!
– В церкву ходиииит?!!
– Хооодиииит!!!
– Сынов рооодиииит??!!!
– Рооодииит!!!
– Ну, а мы тоже не гооооль!!!
– Скоко лошадеееей?!!
– Двееее!!!
– Скоко короов?!
– Двееее!!!!
– Семья большая?!!!
– Семь дуууш!!!
– Сынов три?!!!
– Трииии!!!
– Баб три?!!!!
– Триии!!!
– Ну, по рукааам?!!!
– По рукаам!!!
Антон Петрович кричал, раскрасневшись, присев, растопыря ноги и чуть разведя руки на манер орущего мужика. Он искусно изображал Кузнеца – истошным высоким голосом, и мокровского мужика – густым надрывистым басом. Сосновый бор гудел от этой переклички, слушатели смеялись изо всех сил.
– Антоша… Антоша… – хохотала, обливаясь слезами, тетушка. Роман смеялся, упав спиной на сено.
– Ох, лихо мне! – причитала Аксинья, кончиком платка вытирая выступившие слезы.
– Ах-ха-ха-ха!!! – заразительно хохотал Аким, откидываясь назад и скаля белые зубы. Лошадь косилась на них, беспокойно поводя ушами.
– Вот так-то старички шутили! – заключил Антон Петрович, садясь в телегу с довольным видом сделавшего свое дело человека.
– Антоша… Антоша, ты просто настоящий мучитель! – проговорила Лидия Константиновна, в изнеможении склоняясь к нему.
– Да что ты, радость моя. Я твой верный раб, сатрап и вассал! – весело бормотал он, целуя ее хрупкие руки.
– Антон Петрович, вам цены нет! – Роман обнял дядю за плечо.
– Ох, потешили-потешили! Ах-ха-ха!!! – не унимался Аким, поддергивая вожжи и трогая лошадь с места.
Телега дальше поехала по мягкой, устланной хвоей дороге. После соснового бора потянулся смешанный лес, постепенно перешедший в частый бесконечный березняк. Дорога стала забирать вправо, березняк опять сменился старым лесом, изредка пересеченным заросшими просеками. По одной из этих просек и пролег путь.
Буйно разросшийся малинник обступил дорогу. Тетушка потребовала остановиться, и некоторое время все, кроме Акима, собирали мягкие прохладные ягоды.
Потом поехали дальше, женщины угощали мужчин из ладоней. Просека неожиданно оборвалась, лес расступился, и телега въехала на широкий скошенный луг. Залитый солнцем, обрамленный могучей лесной стеною, он был необычайно красив. Это был знаменитый Бабий луг, принадлежащий некогда деревне Усохи, пятнадцать лет назад сгоревшей дотла. Теперь луг косили для какого-то Вениамина Пантелеевича Селиверстова, проживающего в верстах двадцати отсюда.
– Ох, лепота-то! – покачала головой Аксинья. – Поди, годов пять не была здеся.
– Да. Чистой лужок, – произнес Аким, заставляя лошадь объехать поросшую осокой лужу. – Как же они с отседа возют? Далече так.
– Так-то вот и возют. Как возить-то? Как возили, так и возют.
Посередине луга стоял могучий раскидистый дуб.
– Аким, правь под дубок. Там бивуак раскинем, – приказал Антон Петрович. Аким послушно кивнул.
