Ирма знала, что все бесполезно, но зачем-то говорила, по привычке пытаясь защитить себя непрочной завесой слов. Павел медленно приближался к ней, и она видела, как на белках его глаз выступали знакомые красные жилки.
– Паша, не надо…
Снова удар. Она закрыла лицо руками, но в следующее мгновение почувствовала, как муж дернул на ней блузку – вслед за бусинами посыпались пуговицы, затрещала непрочная материя.
– Сука! – прохрипел он, бросая ее на кровать.
Он рвал на ней одежду. Сквозь тяжелое дыхание она слышала грязные ругательства, произносимые с исступленной яростью. Ирма не плакала и не кричала. Она знала: теперь уже скоро. Насытившись своей свирепой близостью, Павел отвалился от нее и сразу заснул. Она лежала, боясь пошевелиться, прислушиваясь к его дыханию. Иногда в такие минуты ей казалось, что муж умер, и она подолгу приглядывалась к его перевернутой ладони, пока пальцы руки не вздрагивали во сне. Вместе с ними вздрагивала Ирма. Отползала на самый край двуспальной семейной кровати, заворачивалась в свой махровый халат и сухими глазами смотрела в черный кусок неба за окном…
Глава 8
Полина знала в своем селе каждый дом, потому что хоть единожды, но побывала в нем. Больше того, она знала каждое деревце, кустик, ручей и камень. Со многими местами у нее сложились «личные» отношения. Она любила свое село, но не сразу поняла это. Такие вещи узнаются лишь вдали от дома. Так уж устроена любовь к родному краю – иначе как разлукой ее не проверишь. А из дома она уехала слишком рано – сразу после восьмого класса. Когда заявила матери, что после восьмого собирается поступать в медицинское училище, та только рассмеялась в ответ. Мать не заметила, что Полина выросла. Взрослой у них в семье считалась лишь Любава. Старшая сестра к тому времени закончила техникум и вернулась в колхоз бухгалтером. Любава всегда была серьезной, рассудительной. Она словно родилась взрослой. Даже на родительские собрания к сестрам ходила вместо матери. Той вечно было некогда. Мать работала в сельсовете, пропадала там сутками. А отец, сколько Полина себя помнит, пил. Трезвым дети видели его редко, поскольку утром, когда он уходил на работу, они еще спали. А после работы он удивительным образом всегда находил с кем и чего выпить. Мать, в заботах и горестях, не заметила, как повзрослела средняя дочь. Ей казалось блажью желание Полины учиться медицине. Мать никогда не была слишком близка к младшим детям, поэтому и не углядела истока Полининого решения, не поверила, что это всерьез.
– Да ты крови испугаешься! – уверяла мать. – А практика в морге? Мала еще. Сиди дома…
Теперь-то она, пожалуй, поняла свою мать. У Полины и сейчас фигура девчонки, а тогда она была и вовсе не серьезной наружности. Однако внутри торчал стойкий оловянный солдатик. Правда, тогда об этом никто не знал. Полина бегала в клуб на занятия драмкружка, и поэтому мать не преминула поддеть:
– Думала, ты в актрисы запросишься, а ты – вон куда. Небось за компанию с девчонками?
– Нет, одна.
Любава поддержала мать:
– Думаешь, в городе-то сладко?
Конечно, в городе оказалось несладко. Приспособиться к толпе, движению на улицах оказалось целой наукой. Полине поначалу эта наука туго давалась. Жить приходилось на квартире, с хозяйкой. Непросто приспособиться к чужому человеку. Хозяйка оказалась капризной и вредной, первое время здорово придиралась к своей жиличке. Полине случай помог. Как-то к хозяйке дети привезли внука на выходные. Внук этот умудрился засунуть в нос кусочек спички. Полина сумела вынуть его пинцетом и к тому же распознала у ребенка аденоиды. Хозяйка Полину зауважала, стала ходить по квартире на цыпочках и стучаться в дверь. Медицинское училище Полина закончила с отличием, но останавливаться на достигнутом не собиралась. Стойкий оловянный солдатик внутри толкал ее на подвиги. Она знала, что теперь должна сама себя содержать, родители ей помогать не могут. Любаву выдали замуж, отделили. А нужно еще Светочку поднимать…
Полина устроилась нянечкой в больницу и поступила в мединститут, на вечерний. Приходя на дежурство в больницу, застегивая на себе белый халат, она словно оказывалась в другом мире, где была своей, где все ей было близко, понятно. Созвучно душе. Ошиблась мать – не пугал Полину ни вид крови, ни бинты, пропитанные ихтиолкой и йодом, ни все остальные «прелести» медицины. Она ни разу не усомнилась в правильности выбранного пути. А уж лекции в институте! Она впитывала их, как целебный эликсир, как тайну, доступную лишь посвященным. Особенно ей почему-то нравились лекции хирурга Коренева о гнойных ранах. Они врезались в память слово в слово, как записанные на пленку. Эти знания впечатались на всю жизнь. Потом она могла по виду раны, по особым признакам точно определить характер случая и дать прогноз. И чем лечить, тоже знала, и это не всегда были аптечные медикаменты. Можно сказать, что в институте Полина еще больше влюбилась в медицину. Она срослась с ней. А с Николаем познакомилась уже на старшем курсе. Это было трамвайное знакомство, как любил потом называть его он.
Это случилось весенним утром, она опаздывала на дежурство, бежала к трамваю, который уже медленно подползал к остановке – красный, из двух вагонов. Рельсы лежали как раз посередине дороги, а перед ними и позади них неслись машины, они тоже все куда-то опаздывали. Полина держала глазами задний вагон трамвая, думала лишь о том, чтобы успеть впрыгнуть на подножку. Не посмотрела на светофор, не услышала, как отчаянно сигналит водитель белых «Жигулей». Оттого, что она слишком торопилась и была на шпильках, каблук подвернулся, и она упала прямо перед капотом машины. Водитель с визгом затормозил, выскочил. Он решил, что сбил Полину, а она видела только трамвай, последних пассажиров, запрыгивающих на подножку. Успеть во что бы то ни стало! Водитель кричал, спрашивал что- то. Полина же отряхнулась и резво побежала к трамваю. Парень с подножки подал руку, она уцепилась за нее.
Оказывается, полтрамвая наблюдало сцену ее падения. Вагоновожатая сжалилась и задержала отправку. Все это рассказал ей тот самый парень. Посмеялись. Полина объяснила, что ей никак нельзя опаздывать на дежурство в больницу – больные ждут. Парень был симпатичный – улыбка не сходила с лица. Правда, как только Полина окунулась в работу, тут же забыла о нем. После дежурства вышла, а он стоит возле больницы с белыми цветами. Они долго гуляли по улицам. Полина первый и последний раз пропустила лекции в институте. Парня звали Николай, а ее девичья фамилия была Николаева. Он посчитал, что это не случайно. Через месяц они поженились. Она взяла его звонкую зимнюю фамилию – Мороз. Все было так естественно… Все само собой. Это был ее человек, он ждал ее на этом перекрестке судьбы. Они и не ругались никогда, и притирки у них особой не было. Просто теперь Полина понять не могла, как существовала без Николая раньше.
Жить стали вместе с его мамой, в гуще беспокойного мегаполиса. Николай посмеивался над Полининым неприятием города. Говорил, что она скоро станет совсем городской. Она и стала бы. В чем-то она даже превзошла городских – Полина всегда тонко улавливала, как нужно говорить, двигаться. К тому же она продолжала заниматься в театральной студии при драмтеатре.
Деревенщиной не выглядела. Но по деревне тосковала. Мужа таскала туда каждый выходной. На рыбалку, в лес, по гостям… Больше всего Полине не хватало линии горизонта. В городе взгляд то и дело во что-нибудь упирался. А у них в Завидове стоишь на холме – и взгляду просторно. Видны озера за селом, поля, полоска леса вдалеке. И горизонт ровный, широкий… Стоишь вот так, и внутри начинает вдруг щекотать отчего-то, и счастье берется непонятно откуда… По этим далям и скучала Полина больше всего. После стольких лет в городе поняла: не может она без деревни. Хочет вернуться.
Николай ее ностальгию всерьез не принимал, отшучивался. А когда Полина забеременела, вопрос встал ребром. В городе ее нещадно мучил токсикоз. Она улавливала все, даже самые неуловимые запахи. Любой транспорт отметался. Рвало даже в трамвае. Зато в деревне все моментально проходило, как по мановению волшебной палочки. Не раз местный председатель звал Николая работать в колхоз. И дом обещал, как молодым специалистам, выделить. Николай только отмахивался. А тут согласился дом посмотреть, сходил с председателем в гараж, мастерские. Полине дом сразу понравился – комнаты просторные, окна высокие. Три комнаты и кухня. Да еще веранда летняя, надворных построек полно. Когда это они в городе своей квартиры дождутся? Уговорили Николая. Он в деревне прижился, в город не просился потом. Да и некуда стало проситься вскоре – мать внезапно умерла, а квартира, поскольку в ней никто прописан не был, отошла государству. Вот так бывает… Осели они в деревне и прожили здесь вместе без малого десять лет. Снится
