что сомнений не оставалось – любовники! Наталья только не могла понять: радует ее этот факт или же огорчает. С одной стороны, вроде положительный факт. Путь Семену «на историческую родину» заказан. Сиди и не рыпайся. А то он последнее время что-то ерепениться начал, норов показывать. Место теперь занято, Сеня. С другой стороны, уж больно быстро соперница счастье обрела. Могла бы и подольше помучиться. И найти в конце концов мужика попроще, а не с табличкой «независимый эксперт».
Больше всего Наталье не нравилось, что Семен тоже не без интереса наблюдает за этой парочкой. Не пялится, а именно исподтишка наблюдает, между делом. Несколько раз Наталья перехватывала его быстрые колючие взгляды.
Народ к продуктовому лотку подходил плохо. Да и что может выставить на ярмарку магазин, торгующий товаром первого спроса? Ставку делали на то, что все макароны и крупы пустили по бросовой цене – чуть ли не на рубль дешевле, чем у соседей. Шли одни бабульки. Семен злился. У рыжего лотка напротив народ толпился. И глава района, как назло, засел за самоваром, травит анекдоты, члены администрации дружно угодливо гогочут. По другим точкам они собираются идти или же намертво сели?
Семен рассчитывал удивить всех водкой на розлив, устроить дегустацию новинок. Так не вышло – в последний момент его планы порушила все та же районная администрация. Запороли идею, не вдаваясь в объяснения. В сегодняшней дурацкой ситуации Семен винил Наталью. А кого же еще? Когда он уходил от Любавы, то мог забрать пекарню, что было бы вполне оправдано. С пекарней хлопот побольше, но это настоящее дело, семейный бизнес. Нет, Наталья уперлась в этот магазин! Поработав «на хозяина», ей грезилось самой стать хозяйкой. Ну, стала. Толку-то? Последнее время, как назло, лезла в глаза Натальина несостоятельность как хозяйки. Ее плебейская жадность и мелочность. Не мог он Наталье простить этой дурацкой шубы вместо новых витрин. Что-то подсказывало: Любава так никогда бы не поступила. Любава – экономист. Это или есть, или нет. Невольно он сравнивал, ему вдруг в глаза бросилась Любавина основательность и степенность – качества, которым он раньше значения не придавал. Вот и теперь она ходила по площади как истинная хозяйка всего этого. Показывала городскому гостю богатства района как свои собственные. Надо же, за лоток пацанов поставила, а сама выгуливает.
Семен злился, раздражался, но не мог не признать, что в эти эмоции примешивается нотка восхищения. Наталья, в русском сарафане, взятом напрокат в клубе, напоминала ему Марфушеньку из старого советского фильма для детей. Еще утром они вместе подшучивали над этим. Теперь ему было не до шуток. Он стыдился сарафана, выбившихся из-под кокошника волос Натальи, ее кирпичного загара. Особенно смешной становилась Наталья, когда переругивалась со старухами. Костюм был не к месту. Среди макарон, риса и пива Наталья выглядела нелепой пародией на саму себя. У Семена просто завывало все внутри. Тем более он видел: Любава провела гостя по первому ряду, и теперь они остановились напротив эстрады, смотрят танцоров. А потом, как пить дать, они пойдут по второму ряду и она приведет его к ним. И уж Любава, едкая на язык, не упустит случая посмеяться над Натальей.
– Сними сарафан, – буркнул он, затаскивая в киоск мешок сахара.
– Чего? – не поняла Наталья.
– Переоденься сходи, – прошипел Семен, не глядя на нее. – Ты в этом сарафане как клоун!
– Чего?! – взвизгнула Наталья. – А где ты раньше был, когда думали? Самая торговля, а я попрусь? Ты совсем, что ли, сдурел, Сема? Чё я теперь надену-то?
– Халат надень, в котором торгуешь.
– Да ну тебя! – обиженно отвернулась Наталья. Она понимала, откуда исходит беспокойство Семена, и это-то и обижало больше всего. Нельзя было и высказать ему вволю, поскольку разговор происходил на людях.
В самый разгар их спора к палатке подошла Нинка, продавщица из молочного киоска.
– Наташ, пятисотку разменяй.
Наталья, красная и злая, стала копаться в выручке.
– Любовь Петровна не теряется, – причмокнула Нинка, кивая в сторону площади. – Вон какого эксперта себе подцепила.
– Да плевать мне на нее! – огрызнулась Наталья, отсчитывая деньги. – И на экспертов ее плевать!
– Вон как у нас первые места-то покупаются! – не унималась Нинка, наблюдая, как Семен подтаскивает в тень ящик с минералкой. – Кто с комиссией спит, тому и главный приз!
Семен бросил минералку и уставился на молочницу.
– Ты что хочешь сказать, что я в прошлом году с комиссией спал?
Нинка охотно загоготала над удачной шуткой.
– Что ты, Сема! Все знают, с кем ты спишь, сокол ты наш! В том году с Любовь Петровной, а в этом году с Наташенькой!
И Нинка, довольная приятным разговором, снова загоготала. Ее ничуть не смущал хмурый вид Семена. Женщины в очереди тоже захотели принять участие в разговоре.
– А откуда он взялся, эксперт этот? Вроде не из наших, не из районных?
– Из города он! Директор фирмы. Не хось-мось! В Завидове столовку отремонтировал, чистый ресторан!
– Погоди, Нинка, доберется он до твоей «молочки». Отделает под кафетерий!
– Не доберется, – отмахнулась Нинка. – Его Любовь Петровна перехватила уже. Вишь, как обхаживает? Глядишь, расширит свою пекарню до размеров хлебозавода!
– Ну! А машину его видели? Танк, а не машина! Стоит у Любовь Петровны во дворе, аккурат половину двора занимает!
– Так он что, живет у ней?
– А то!
– Молодец баба, не теряется!
Семен так стрельнул глазами на бабульку, которая выступила с последним заявлением, что та поперхнулась и закашлялась. Нинка лениво потянулась, пошевелила бедрами. И поплелась к своему ларьку, на котором была нарисована аляповатая корова неизвестной породы, с бантиком.
Тимохе нравилась ярмарка. Ему по душе было шумное пестрое сборище народа, снующего повсюду, музыка, оживленная торговля ларьков. Нравилось самому быть участником этого действа, стоять за самоваром и озорно выкрикивать: «А кому ватрушечки? А кому рогалики с маком?» Дружок его Петька подтягивал: «С пыла, с жара, по копейке пара!»
Тетке своей, тете Любе, он так и сказал:
– Эта ярмарка самая лучшая.
Почему? Да лучшая, и все тут. Только себе самому он мог признаться: ему нравится быть там, где Марина. Он и поехал на эту ярмарку из-за нее. Она выступать тут должна. Видел он ее из своего лотка постоянно. То и дело выхватывал взглядом из толпы. И свои позывные «бублики-рогалики» громко выкрикивал только затем, чтобы она нет-нет да и бросила улыбчивый взгляд в их с Петькой сторону.
Петька приехал заработать и потому с ревностью следил, чтобы покупателя не сманили другие лоточники. Вертелся юлой, носился с самоварами за кипятком – только пятки сверкали, не скупился на разные шуточки, щедро улыбался во все конопатое лицо всем без разбору. Хозяйка обещала платить от выручки, а в случае призового места – отметить премией. А выручка у них складывалась неплохая, да что скромничать, можно сказать, знатная выручка. Ватрушки с рогаликами сметали на ура, а слоеные пирожки три раза уже подвозили из пекарни, и все мало.
Петьке было весело. Тимоха тоже не скучал, потому что хорошо видел, что поделывает Марина. Она стояла за помостом в окружении завидовских ребятишек, поправляла на них костюмы, готовила к выступлению. Она и сама должна была танцевать два танца – цыганский и румбу, Тимоха знал. Сотню раз видел, как она танцует, и все равно жаждал снова увидеть.
Дети висли на Марине, как на старшей сестре, она обнимала их и щелкала по носам. И это Тимохе нравилось. Добрая Марина. Все ее любят.
На ярмарке, кроме своих, районных, было полно городских, которых можно было сразу вычислить по манере говорить, одеваться. Когда к их палатке подошла семья из четырех человек, Петька сразу оценил: городские.
Мужчина, глава семьи, хоть и выглядел молодо, все же чем-то смахивал на начальника. Рубашечка белая, ботиночки, барсетка кожаная, в пальцах крутится брелок с ключами от машины. Жена у него, по
