услышала звук подъехавшей машины. Глянула в окно – Игорь Гуськов.
У Лидии краска отхлынула от лица. Она попятилась от двери, заранее пугаясь того, что может сказать Игорь. Полина не хотела идти к Гуськовым. Будто что-то держало ее, внутри какая-то часть отчаянно сопротивлялась. Игорь вошел, распахнув с улицы все двери. Молча стрельнул глазами на сестру.
– Полина, я за тобой. Привезу туда и обратно. Только сделай что-нибудь, спаси мать!
– Ну как я спасу, Игорь? Я что, волшебница?
Полина не знала, чем защитить себя от напора Гуськовых. В этот раз все события, как назло, наслаивались одно на другое. Хотелось закрыть уши и не слышать никого. Но сама уже вспоминала, куда сунула свой медицинский саквояж и забрала ли у отца тонометр.
Вдруг Лидия, до этого стоявшая в сторонке и молчавшая, сделала шаг к Полине и бухнулась на пол.
– Полина! Христом Богом тебя прошу, поехали с нами! Спаси мать! – завыла Лидия и воздела руки к небу, как на картине Брюллова «Последний день Помпеи».
Полина ошарашенно попятилась от нее.
– Встань сейчас же! Ты что?! Идите в машину, дайте собраться!
У Полины все затряслось – и руки, и нижняя челюсть. Она лихорадочно похватала вещи и вылетела в коридор. Наткнувшись в коридоре на Тимоху, ничего не сумела ему сказать, только неопределенно махнула рукой.
В машине Гуськовы, уже слегка успокоенные согласием Полины, только и ждали, когда она усядется. Едва Полина опустилась на сиденье, Лидия начала «прочесывать» Ирму. Она рассказывала про «подлость, устроенную этой змеей», про то, что «сколько волка ни корми» и что «пригрели змею у себя на груди», а та «сбежала, да еще имела наглость записку Павлу оставить с угрозами. Дескать, станешь преследовать – посажу».
– Мать чуть инфаркт не хватил! – задыхаясь, брызгая слюной, выливала Лидия. Она как будто не замечала упрямого молчания Полины. Та и вопросов не задавала, только чтобы Лидия замолчала. – Это за все добро, что мы ей… Нищета-нищетой пришла! Приданого никакого! Только и знала хвостом крутить!
Полина вылетела из машины и буквально побежала к дому. Ей открыла Людмила. Еще крупнее и угрюмее сестры, она молча пропустила Полину в дом.
Макаровна лежала в гостиной, в подушках, и стонала. Павла видно не было. И на том спасибо. Меньше всего Полине хотелось встречаться с ним. Она боялась не сдержаться и наговорить лишнего.
Завидев Полину, Макаровна тяжко вздохнула и вновь застонала. Грудь Макаровны высоко вздымалась. Она следила глазами за Полиной и ни на секунду не умолкала.
– Ой… ой… в боку, в груди жжет… плохо мне, Полина. Как обручем сковало… – через силу выговаривала Макаровна. – Помоги…
Полина присела рядом, стала трогать живот Макаровны, вздымающийся внушительной горой. Живот был жесткий.
– Слышала небось, что у нас стряслось? – жалобно, с трудом преодолевая одышку, спросила Макаровна. – Стыдобушка-то… Сбежала, говорят, с Володькой Никитиным, шалава!
В изголовье Макаровны, как две змеи, шипели Лидия с Людмилой.
– Где болит? – спросила Полина, прерывая злобные излияния.
– Кругом болит… И в затылке отдает. И особенно – здесь. – Макаровна шевельнула пальцами руки, лежавшей справа на ребрах.
– Закатайте рукав.
Лидия и Людмила бросились исполнять приказание. Давление у Макаровны оказалось высоким, за двести. Но Полину больше смущал жесткий живот, она осмотрела его еще раз.
Макаровна продолжала охать и стонать, а то замирала, прислушиваясь к себе, словно боясь вздохнуть.
– Желчный, Екатерина Макаровна, – сказала Полина. – Я ничего сделать не могу, в больницу надо.
– А давление? – жалобно простонала Макаровна. – Не дождусь ведь «скорой»-то, помру…
– Клофелин есть? – спросила Полина у сестер. Те метнулись в кухню за лекарством.
– Не помогает он мне, – простонала Макаровна. – Пила уж. Сделай укол какой-нибудь! Моченьки моей больше нету…
– «Скорая» приедет, сделает укол, – сказала Полина. – Если вы таблетку выпили, укол от давления больше нельзя пока. Давайте подождем немножко…
– «Скорая»… Не доживу я до «скорой»… – простонала Макаровна. – Делай! Они, може, к вечеру приедут. Или вовсе не приедут.
От двери на Полину уставились четыре колючих глаза. Полина отломила ампулу, распаковала одноразовый шприц.
– Одеколон есть?
Лидия метнулась за одеколоном.
Полина сделала инъекцию анальгина, предупредила:
– Сейчас боль в животе пройдет, но врачи приедут, вы о ней расскажите. А то последствия могут быть всякие. Подробно расскажите, где и что болит.
Сестры закивали.
Полина посидела немного возле Макаровны. Ту отпустило. Она лежала с закрытыми глазами, дыхание выровнялось.
– Подвезти? – предложил Игорь.
Полина поспешно отказалась. Больше всего ей не хотелось встречаться с Павлом. Но – пришлось. На выходе она столкнулась с ним. Он только что приехал, запирал машину в гараже.
– Здравствуй, Петровна! – преувеличенно радушно воскликнул Павел. – Не даем тебе покоя? Как там матушка?
– Ничего страшного, но в больницу ее надо отвезти.
– Хорошо, если ничего страшного, – с какой-то неопределенной интонацией проговорил Павел. – А я что тебя хотел спросить, Петровна…
Он снова загородил ей дорогу, как тогда, зимой. Глаза его, бледно-серые, почти бесцветные, бегали по сторонам. Она не могла поймать его взгляд, хотя смотрела прямо.
– Ты, случайно, не в курсе, Петровна, куда это наш артист, Володька Никитин, подевался? Вот артист! Вчера еще бегал по селу, семечек у людей набрал на масло. А сегодня уж нет его!
– А я-то откуда знаю?
– Так ведь и мать его не знает, вот что самое главное, – с кривой улыбкой заявил Павел. – Сама, говорит, не знаю, куда этот малахольный подевался… Набрал у людей заказов – и свалил… Нехорошо. Кто ж так делает?
Он все всматривался куда-то в даль, мимо Полины, все высматривал что-то.
Полина попыталась обойти его, но он плечом остановил ее.
– Если уж родители не в курсе, то я и подавно, – буркнула Полина, пытаясь отодвинуть с дороги Гуськова.
– Не скажи… Иногда друзья ближе родителей. Или соседи. А вы ж с ним на одной улице живете?
– Ну и что?
– Да так… Говорят, что ты ночью вчера зачем-то к ним бегала… Так я подумал…
– Зачем к вам бегала, затем и к ним. И ты передо мной тут пассы не выплясывай, Павел! Отойди с дороги!
– Хамить изволите? Зря… Володька-то, может, и уехал. А мы-то здесь остались. Все – и ты, и я, и… сынок твой Тимоха…
– Что-о? – опешила Полина. – Да ты никак мне угрожаешь? Ты – мне?! А когда ты зимней ночью ко мне брата своего порезанного приволок, ты как разговаривал? Когда дружка своего с огнестрелом привез, только что в ногах у меня не валялся! Сопляк! Ты после этого смеешь мне угрожать?!
Полина не на шутку разозлилась. Она толкнула Павла в грудь. Он немного отодвинулся. Она кинулась к калитке, но щеколда ей не поддалась.
– Я добра не забываю, – сказал Павел, подходя к ней и открывая задвижку. – Но и зло безнаказанным не оставляю, Петровна. Ты помни это!
