Как и ее египетская родственница, змея — одно из самых ядовитых созданий на Земле, однако заклинатель беззаботно ходит рядом с ней, словно она безобидная садовая змея.
Потом заклинатель начинает играть на маленькой дудочке. Змея неторопливо поднимается, и ее шея расширяется, когда она делает злобные выпады против флейты, продолжая подниматься все выше и выше с каждым движением, пока кобра чуть ли не становится на кончик хвоста.
Змея вдруг бросается на заклинателя, но он с быстротой молнии ловко хватает ее за голову и так сильно сжимает, что я вижу, как кровь выступает у нее изо рта.
Он еще некоторое время борется со змеей, держа ее за голову, потом опускает переднюю часть рептилии в корзину; кобра при этом яростно хлещет хвостом по земле.
Когда она целиком оказывается под крышкой, я с облегчением выдыхаю, а заклинатель грустно говорит мне:
— Кобра не танцевать, кобра очень молодой, кобра очень свежий.
Что и говорить — кобра действительно очень свежая.
Я щедро вознаграждаю заклинателя ради его семьи. Я думаю, заклинание змей — малодоходное занятие.
— Вы не хотите спросить, как это делается?
Фон Райх улыбается мне. Я не видела, как он подошел.
— На сей раз мне понятно. Змея реагирует на музыку.
Он качает головой:
— Ей нет дела до музыки. Она следит за движением флейты. Для таких представлений берут кобр, потому что их внимание приковывает движение и они относительно медлительны, когда наносят удар, по крайней мере в сравнении с другими сородичами. А эта еще слишком молода, ее нужно дрессировать.
— Вы остановились в «Гранд Ориентал»? — спрашиваю я фон Райха, когда мы направляемся к отелю.
— Нет, к сожалению, в гостинице более низкого разряда. К тому времени, когда мы прибыли, все номера в «Ориентале» были заняты. Я не слишком опытный путешественник, чтобы преуспевать в гонках такого рода.
Я оставляю его замечание без комментария, но благодарю Бога, поскольку Уортоны, вероятно, тоже не в моем отеле.
Джентльмен из Вены поглаживает свои длинные золотистые усы и краем глаза смотрит на меня, идя рядом со мной.
— Мне досадно, фрейлейн, что вы находите общество английского охотника более приятным, чем мое.
— Вовсе нет. Я отчасти приняла авансы мистера Селуса, потому что вы были заняты ухаживанием за каждой доступной женщиной на борту.
Он усмехается:
— Я только пытаюсь скрасить досуг одиноким женщинам.
— У некоторых из этих одиноких женщин, с каковыми вы флиртуете, есть мужья.
— Я также делаю одолжение и мужьям. Они могут наслаждаться сигарами и бренди, а я могу наслаждаться их женами.
Он смеется своему остроумию, и я вместе с ним.
— Ну что же, по крайней мере в своеобразной честности вам не откажешь. — Я решаю немного прощупать почву. — Лорд Уортон не говорил вам, что нелестно думает обо мне?
— В окружении его светлости о вас стараются не упоминать, поскольку при произнесении вашего имени его того и гляди хватит удар.
Он снова разражается смехом.
— Вы, конечно, понимаете, что я совершенно неповинна ни в каком проступке.
— Лорд Уортон так не считает. По его мнению, вы чересчур назойливая журналистка, постоянно сующая нос не в свое дело. Вы влезаете в крайне болезненную проблему: кто будет контролировать ту канаву, что соединяет Средиземное море с Красным.
— А вы считаете так же, как лорд Уортон?
— Я считаю, что у вас очень миленький носик. И что его могут оторвать, если вы будете и впредь совать его куда не следует.
Когда я возвращаюсь в гостиницу, Сара и Фредерик ждут меня у входа в ресторан. Они увлечены беседой, как давние друзья.
Изобразив на лице уверенную улыбку, я позволяю Фредерику вести нас обеих в ресторан. Я полна решимости не обнаруживать ненавистные мне чувства ревности и неполноценности — даже если меня подвергнут китайской казни «тысячи порезов».
— Я останавливался в этом отеле ранее, — говорит Фредерик. — Кухня у них очень хорошая.
— Тогда вы будете заказывать, — решает Сара. — Мы в этом деле несведущи.
Господи, она действительно умеет согревать сердца мужчин! Вуаль снова скрывает ее лицо. Жаль, что она не сделала этого раньше. А еще лучше, если бы ей, как фон Райху, вообще не досталось номера в «Ориентале».
В ресторане комфортная прохлада, и обстановка не уступает другим помещениям гостиницы по части живописной величественности. Небольшие столы изящно сервированы и украшены растущими на Цейлоне цветами богатой колоритной гаммы и изысканной формы, но лишенными аромата. Мне это особенно приятно, поскольку, непонятно почему, многие цветочные запахи вызывают у меня головную боль. Вероятно, я унаследовала подобную странность от мамы, которая никогда не пользовалась духами.
Над нашими головами, на небольшом расстоянии от столов, висят длинные полотнища, прикрепленные к бамбуковым палкам. Фредерик говорит, что эти конструкции называются «панкха». Они раскачиваются посредством веревочных блоков мужчинами и мальчиками и создают прохладный ветерок в помещении, благодаря чему гости пребывают в атмосфере еще большего комфорта.
Пока Фредерик отвечает на вопрос Сары о красивом волнорезе, который мы видели, когда подплывали к Коломбо, я смотрю вокруг, впитывая атмосферу и аромат экзотических блюд. Вдруг мою мечтательность прерывает восклицание Сары и хлопок в ладоши.
— Я была бы очень рада! — восторгается она.
— После ужина, примерно в девять, самое подходящее время, — говорит мне Фредерик.
— Извините. Я задумалась.
— Сегодня вечером состоится представление иллюзионистов, и я уверен: вам обеим понравится. И Сара хочет увидеть знаменитый волнорез. Мы можем сделать там остановку.
— Почему бы вам обоим… — начинаю я. Ощущение, что я дурнушка и нежелательный элемент, все же берет надо мной верх.
— Вы должны поехать, — настаивает Фредерик. — Такая возможность посмотреть выступление известнейших в мире иллюзионистов может больше не представиться в жизни.
— Пожалуйста, Нелли. Это так интересно, — умоляет Сара.
— Хорошо.
Единственное, что пересиливает мою ревность, — это любознательность и боязнь остаться не удел. Матушка говорила, что она никогда ни в чем не ограничивала меня, когда я была ребенком, моя же боязнь оказаться вне игры происходит от того, что я была самой младшей из тринадцати детей в семье.
Когда я поднимаюсь по лестнице к себе в номер, мне вдруг приходит на ум неожиданная мысль.
Сара пришла на ленч в вуали.
Она всегда носит ее на людях.
Но когда актриса встретила Фредерика и меня в гостиной отеля, она держала вуаль в руке.
Почему столь легко узнаваемая женщина сняла вуаль?
На этот вопрос я нахожу быстрый ответ: она хотела, чтобы ее узнал Фредерик.
Но зачем ей нужно, чтобы он узнал ее?
