угробит мою кампанию, — весело сказал Гаррет.
Теперь я разозлился:
— Иди ты в задницу со своим «миром, властью», а также «процветанием»!
— Майкл, это важные вещи. Мы объединяем людей. Мы черпаем силу в старых архетипах, укорененных в прошлом, полном ненависти. Мы строим здесь новое общество.
— Рубака, не разыгрывай передо мной политикана, не прикрывай красивыми идеями свою сущность. Ты тот, кем был всегда, — паскудный ловчила. Да еще и равнодушный.
Он делано рассмеялся:
— Как это — равнодушный? А ну-ка, просвети меня, заморская крыса!
— Я знаю, приятель, с чего ты начинал, даже если об этом забыли твои собственные избиратели. Я знаю, что ты повязан с теневым бизнесом, и, если твои молодчики ворвутся сюда… ну что ж, очень хорошо, пускай они сделают свое грязное дело, но ты умрешь раньше, чем повернется ручка двери. — Я достал револьвер и направил на Гаррета.
— Убери, ты выставляешь себя дураком!
— Пускай! Лучше быть живым дураком, чем мертвым храбрецом.
— Ты не уйдешь отсюда живым!
— Я убью всех, кто встанет у меня на пути.
— Ты не посмеешь убить меня. Твоя жизнь тогда не будет стоить гроша ломаного!
— Кто владеет «Молт шоп» на Брэдбери-плейс?
— Майкл, забудь об этом, какое тебе дело до пропавшей девчонки?
Раздался стук в дверь.
— Проблемы, советник Клонферт? — спросил мужской голос.
Рубака вопросительно взглянул на меня. Он прав. В случае чего мне не уйти отсюда живым, а это не входит в мои планы.
Мы сверлили друг друга взглядами чуть ли не минуту, и я уже второй раз за прошедший час убрал револьвер — все насмарку, угроза оказалась пустой.
— Никаких проблем, Питер. Мистер Форсайт уже уходит.
Да, этот сукин сын знал, что я его не убью. Знал… Но у каждого есть уязвимое место. Я встал:
— Хорошо, Гаррет. Наверное, мне и вправду нужно идти.
Гаррет тоже встал.
— Майкл, с тобой всегда интересно. Такой необычный. Такой старомодный… В тебе погибает актер, — произнес он и протянул мне руку.
Я пожал ее и подмигнул:
— Ты отважный человек, Рубака. Тебе лучше не угрожать.
— Да, — ответил Гаррет, расплывшись от самодовольства.
Я помедлил секунду и кивком указал на его семейную фотографию:
— Вообще-то, будь я на твоем месте, я бы приставил к дочке парочку телохранителей — пусть последят за ней ближайшие лет десять. Столько ждала Бриджит возможности убить меня. Она терпеливая.
— Что ты сказал?
— То, что слышал, Гаррет, — откликнулся я и пошел к двери.
— Бриджит Каллагэн не посмеет причинить вред мой семье! — прохрипел он с изменившимся лицом.
— Да нет, не семье, только дочери. Бриджит тоже старомодна: око за око, зуб за зуб, мертвая дочь за мертвую дочь…
Я успел сделать еще два шага. Гаррет отключил внутреннюю связь, нажав кнопку на столе, не хотел, чтобы ему мешали.
— Присядь, — просипел он едва слышно.
— Спасибо, я постою.
— Что ты скажешь Бриджит?
— Когда окажется, что ее дочь мертва, я скажу ей, что ты был одним из тех, кто помешал спасти Шивон, и что у тебя есть миленькая дочурка.
Вот оно, его слабое место! Гаррет побледнел, на лбу выступила испарина. Он бросил на меня ледяной взгляд, в котором ненависть мешалась со страхом и стыдом.
— Шеймас Дизи. Это его вотчина. Если там торгуют наркотиками, они платят ему.
— Где мне его найти?
— Телефон и адрес есть в справочнике.
— Мне нужно найти его прямо сейчас.
— Он, должно быть, в «Крысином гнезде».
— Что за место?
— Паб на Валенсия-стрит.
— Где это?
— В районе Фоллс-роуд.
— Плохое место?
— Чертовски плохое.
— Ну, как-нибудь… Расслабься, Гаррет! — Я бросил тлеющую сигару на ковер и раздавил ее.
— Не спеши возвращаться, Форсайт, и помни, что не все, кого ты встретишь, такие мягкие и понимающие, как я.
Я вышел из кабинета. Кивнул Дорин. Да, не самая радостная из встреч. Но я узнал имя — с этого уже можно начинать. Рубака не лгал. Он был жестким, как дубленая кожа, но даже он не мог быть таким двадцать четыре часа в сутки. Не надо было ему помещать на видное место семейное фото, повесил бы репродукцию еще одной климтовской картины. Неужели забыл, как сам говорил мне когда-то, давным-давно: «Скрывай свои слабости»? Нельзя выставлять на всеобщее обозрение свое уязвимое место.
Мда…
Я вышел из консультационного центра. Проверил, нет ли хвостов.
До Фоллс-роуд пятнадцать минут скорым шагом. Я доберусь за десять.
Фоллс-роуд.
Знаете, почему я не люблю это место?
Потому что здесь все еще живет зло этого города.
Я чувствую его — в мостовой, в мрачных красках этого места, в глубине теней.
Я чувствую его, потому что сам когда-то приложил к нему руку.
Я чувствую присутствие и власть зла.
Со времен святого Патрика до набегов викингов в Ирландии протекло пять столетий мира. Ни до, ни после такого уже не бывало. Викинги разодрали страну в клочья казнью «кровавым орлом» и топором, вырубавшим сердца. И с тех пор в нас вселился зверь. Наша тень, наш надзиратель, наш мучитель, наш подстрекатель. Он спит и видит сны. Но он все еще тут. Свернутый в клубок. Голодный. Неумолимый призрак мести и памяти. Он проползает в сторонке, отступает назад, но всегда движется, чует мятежников. Подлинное его пиршество пришлось на Тревожные годы.[18] Кто-то, я думаю, считает, будто зверь не спит — он умирает. Может, и так, но пока еще слишком рано говорить о его смерти. Разумеется, сейчас мы не находимся в состоянии войны, в Ирландии нет терроризма. Горячие точки переместились в Америку, Россию, на Ближний Восток… Здесь нет затаившихся агентов мусульман- фундаменталистов, и в Ольстере воцарился шаткий мир.
Но зло только выжидающе притихло. Это оно движет облака, вызывает ветер.
Шепот его столь тих, что кажется — просто щелкнул переключатель. Щелк! — и все проводочки перестраиваются в новую, более опасную схему Незаметный скачок напряжения замыкает взрыватель фабричного изготовления — и мгновенно приводит в действие семтекс, в миллион раз усиленный начинкой — двумя мешками с удобрением, аммиачной селитрой, полученной в домашних условиях, убийственно опасным веществом. И «удобрение» разносит полицейский участок, или чей-нибудь автомобиль, или
