книга в бумажной обложке, которую она перед сном читала, с глухим стуком упала на пол.
– Ш-ш-ш… – прошептал Рикмен, целуя ее в лоб и пристраивая книгу на столик возле кровати.
Она потерла ладонью лицо.
– Господи, Джефф, извини. Я хотела тебя дождаться. Что же произошло? – спросила она неразборчивым со сна голосом. – Как он?
– У него все в порядке, – ответил Рикмен. – Поговорим об этом завтра.
Вид у нее был измученный, и Рикмен предположил, что это проявившиеся с запозданием последствия шока.
– Но, Джефф…
– Завтра, – повторил он, погладив ее по волосам.
Она пролепетала что-то бессвязное и тут же провалилась в сон.
Рикмен всю ночь пролежал не сомкнув глаз. Грейс спала неспокойно, вздрагивала и металась, иногда начинала тяжело дышать, и большую часть времени он провел, гладя ее и успокаивающе шепча. Наконец она, казалось, забылась без сновидений, и он затих рядом, слушая ее дыхание. Около четырех утра он отбросил мысль о сне и сидел в столовой, дожидаясь рассвета, когда уже можно будет готовить завтрак.
Он принес Грейс в постель тосты и кофе. Они избегали острых тем – не говорили ни о его брате, ни о пережитом ею накануне, но он заметил, как она украдкой поглядывает на него.
Пока она принимала душ, он смотрел на небольшой садик за окном спальни. Когда он переехал сюда три года назад, они с Грейс посадили молодую березку. Сейчас, трепеща удержавшимися на ветках крепкими ярко-желтыми листьями, она солнечным пятном сияла на фоне немного пожухшей травы.
– Ну, ты уже готов? – спросила Грейс.
Он обернулся на ее голос. Она завернулась в банную простыню, ее кожа порозовела от горячего душа. Грейс была готова взвалить тяжкий груз его семейных проблем на свои хрупкие плечи, и он изумился и восхитился: неужто это ему выпало счастье быть рядом с ней? Как же ему повезло, что эта прекрасная женщина избрала его!
– Готов к чему? – спросил он.
– К разговору.
Он уже набрал воздуху в легкие, чтобы предложить перенести эту беседу на потом, но Грейс выставила руку.
– Я терпеливый человек, – сказала она. – Но и моему терпению есть предел. – Она слегка улыбнулась, показывая, что может дать ему еще отсрочку, но по выражению ее лица он понял, что и всяким отсрочкам, конечно же, есть предел.
– У Саймона посттравматическая амнезия, – начал он.
– Насколько серьезная?
– Катастрофическая.
Она поискала на его лице хоть какой-то отзвук эмоций и, ничего похожего не обнаружив, сказала:
– Не хочу показаться навязчивой, но… ты все еще имеешь на него зуб?
– Да нет же, дело совсем не в этом!… – почти выкрикнул он. Вопросы Грейс обнажали те его чувства, которые он много лет скрывал – даже от себя самого. Скрытность была его защитным механизмом, а возвращение брата разбередило раны, которые, как он думал, давно зарубцевались. Он тяжело вздохнул. – Это не семейные распри, – проговорил он наконец. – И не соперничество братьев, и не мелкая ревность.
Она ждала, не отводя глаз, таких ясных и синих, таких доверчивых, что он почувствовал себя полностью обезоруженным любовью к ней:
– Я давно должен был рассказать тебе, Грейс…
– Но вместо этого на двадцать пять лет спрятал это внутри себя и боялся выпустить джинна из бутылки.
Он помолчал, потом кивнул.
Она обвила его руками. Ее волосы были еще влажными, тело теплым и ароматным после душа.
– Ты знаешь, где меня найти, если понадоблюсь.
Он посмотрел на нее с удивлением:
– Но у вас же будет прием, доктор.
Грейс рассмеялась. Она и не думала дразнить его:
– Все равно приезжай! Только при условии, что не будешь допрашивать моих пациентов и пугать мою переводчицу.
– Дорогая, ты уверена, что справишься? – спросил он. Ведь прошли всего одни сутки, как она обнаружила жертву убийства, а теперь еще думает о его проблемах, озабочена его состоянием.
– Я хорошо выгляжу? – Она отодвинулась от него, чтобы он мог лучше рассмотреть, и, по правде говоря, выглядела она более чем хорошо: кожа как будто излучала легкий свет, глаза лучились, словно это не ее мучили всю ночь кошмары, а блестящие, роскошные волосы, все еще влажные после душа, приобрели цвет осенней листвы.
– Грейс…
