Она приложила палец к его губам:
– Перестань тревожиться обо мне.
Он не мог этого сделать, но понял, что спрашивать ничего не надо. Она оделась, досушила волосы, и они разъехались из дома каждый на своей машине в дружелюбном, пусть и настороженном молчании.
В следственном отделе яблоку было негде упасть. Было еще только семь тридцать, поэтому наскоро поглощались бутерброды, сандвичи и шоколад. Две-три женщины предпочли более здоровый рацион – фрукты. Столы были заставлены чашками, издававшими специфический запах плохого кофе, купленного в автоматах. Рикмен нервничал. Бессонная ночь, крепкий кофе чашка за чашкой и адреналин в избытке – вот с чего он начинал руководить первым в своей жизни расследованием особо важного дела.
Уровень шума повысился по сравнению со вчерашним вечером, что Рикмен посчитал добрым знаком. Это означало, что его сотрудники воодушевлены, а энтузиазм – залог высокой результативности. Это также значило, что люди, познакомившиеся лишь вчера, постепенно превращаются из разношерстной толпы в коллег. Они уже больше не выясняли, кто из каких подразделений откомандирован, и не доказывали друг другу, что каждый знает больше фактов дела. Сегодня они были игроками одной команды.
В дальнем углу комнаты Рикмен увидел компанию довольно мрачных и невыспавшихся полицейских. Это были те, кто во главе с Фостером совершили набег на восьмой округ Ливерпуля с целью опроса ночных бабочек. Они проработали далеко за полночь и сейчас угрюмо зыркали покрасневшими глазами.
Надо начать с группы Фостера, поддержать их, дать понять, что проведенный ими поиск хоть и оказался бесплодным, но был очень важен, и таким образом сразу изгнать с совещания негативный настрой. Он подозвал Фостера.
– Большой жирный нуль, босс, – доложил Фостер. Спал он меньше пяти часов, тем не менее был гладко выбрит, а волосы тщательно уложены – как всегда. На нем была свежая, тщательно отглаженная рубашка с коротким рукавом, призванная демонстрировать его загар и незаурядные бицепсы. – Девчонка всего несколько дней как появилась на панели. И ни черта не преуспела в ремесле – была слишком застенчива. Никто из девиц ее толком не знал. Никогда не видели ее с сутенером. Никогда не спрашивали, откуда она. И ни одна не видела ее в ночь убийства…
– Короче, вы бились головами в кирпичную стену.
– Причем с громким стуком. Но я не думаю, что девицы заранее сговорились молчать. Как считаете, Наоми?
Ли Фостер ни в чьей поддержке не нуждался, но Рикмен понял, в чем дело: сержант подбивал клинья под детектива Харт. Спрашивая ее мнение, он делал некий дружеский жест в надежде на нечто большее, чем дружба.
– Она никогда ни с кем из них и словом не перекинулась, сэр, – сказала Харт. – Ни разу рта не раскрыла.
– По крайней мере для того, чтоб заговорить, – вмешался Фостер – он просто не мог удержаться от грязных намеков.
Это вызвало смешки, однако Рикмен заметил, что Ли потерял несколько очков, которые заработал накануне вечером у Наоми Харт.
Она глянула на Фостера с неприязнью и добавила:
– Я подумала: может, она была глухонемой?
Рикмен согласился:
– Стоит навести справки в школе для глухонемых, в социальных клубах. Вдруг они ее признают. Вон там есть целая куча фотографий. Пусть каждый возьмет по нескольку штук.
Офицер, обложенный пачками фотографий, принялся сортировать их, раскладывая на кучки.
– Что-нибудь уже известно по поводу крови Кэрри[2], босс? – спросил молоденький детектив.
Рикмен резко повернулся к нему:
– Что вы сказали?
Тот, встревоженный, оглянулся на товарищей:
– Я поинтересовался анализами ДНК, босс.
– Как вы назвали ее? – спросил Рикмен, и в комнате установилась тишина – затишье перед бурей.
Офицерик поерзал на стуле:
– Кэрри, босс.
Рикмен внимательно посмотрел на него:
– Ваше имя?
– Детектив Рейд, босс. – Он облизнул губы.
– Так вот, детектив Рейд, нам неизвестно имя этой девушки. Неизвестен и возраст. Мы лишь полагаем, что, вероятно, она была еще почти подростком. И эту девочку выбросили как мусор на помойку, где она медленно и мучительно скончалась от потери крови. – Ему вспомнились слова и слезы Грейс накануне вечером.
Среди команды царила стыдливая тишина: видимо, юный детектив был не единственным, кто называл жертву «Кэрри».
– Как мусор, – с намеренным нажимом повторил Джефф. – Сейчас мы уже ничего не можем изменить, но мы должны хотя бы с элементарным уважением относиться к человеческому достоинству, которого лишили ее убийцы.
