когда уже его, наконец, переведут?!
— Послушай, — мягко произнесла Энни, — профессия у нас нелегкая. Это правда. Иногда приходится вести грязную игру, но тут уж ничего не поделаешь. Терпи и держись.
— Вот уж ни за что не поверю, что сама ты когда-нибудь ведешь грязную игру! — возразила Уинсом. — И, если я не ослышалась, сейчас ты защищаешь Темплтона!
— Да побойся бога, неужто я стану его защищать! — покачала головой Энни. — Я просто пытаюсь втолковать тебе простую истину: если хочешь остаться на этой работе, нужно взять себя в железную узду и стараться сдерживаться во что бы то ни стало. Только и всего.
— Думаешь, у меня не хватит на это сил?
— Надо попытаться стать более толстокожей.
— А ты не считаешь, что черная кожа толще, чем белая?
— Что? — не поняла Энни.
— Да ты отлично все расслышала! А каково мне, по-твоему, терпеть все эти намеки и явные оскорбления? Люди либо относятся ко мне свысока, либо изо всех сил стараются показать, что не замечают цвета моей кожи, но и в том и в другом случаях они говорят со мной, как с ребенком. Не поймешь, что хуже. Ты себе даже не представляешь, каково это, когда на тебя удивленно пялят глаза или обращаются с тобой, как с существом низшего сорта, как с животным, и все из-за цвета твоей кожи! Как отец Хейли Дэниэлс или старики на мосту в Суэйнсхеде.
— Насчет отца Хейли Дэниэлс ничего сказать не могу, — ответила Энни, — а вот стариков в Суэйнсхеде я видела. Пойми, такие они есть и с этим ничего не поделаешь. Я понимаю, это не объяснение, но другого нет. Согласна, я не представляю, каково это — чувствовать свое отличие от других из-за цвета кожи, но, поверь, мне отлично известно, каково это — чувствовать себя существом низшего сорта лишь потому, что я женщина.
— Так помножь это чувство на два! — посоветовала Уинсом.
Энни взглянула на нее, и обе вдруг расхохотались, да так громко, что сидящая поблизости пожилая пара хмуро и неодобрительно посмотрела в их сторону.
— Ну и черт с ними, верно? — спросила Энни, поднимая бокал. — Из-за этого не стоит лезть на рожон.
Они чокнулись, и в этот момент зазвонил мобильник Энни.
— Да? — сказала она, поднеся его к уху.
— Энни? Это Эрик.
— Эрик, ну какого черта ты звонишь?
— Не очень приветливый ответ.
— Я же просила тебя не звонить на мобильный. Я ужинаю с коллегами.
— С мужчинами или с дамами?
— Это тебя никаким боком не касается!
— Ну хорошо, хорошо. Прости. Послушай, я все время думаю о тебе… и вот мне в голову пришло: зачем ждать четверга? Сегодня ты, я вижу, занята, а что, если завтра? Давай пообедаем в среду?
— Завтра утром я должна ехать в Лидс, — ответила Энни, удивляясь, зачем Эрику знать такие подробности. — И я не собираюсь встречаться с тобой в…
— Ну что ж, в четверг так в четверг, — перебил ее Эрик. — Прости, что побеспокоил. — И он отключился.
— Что-нибудь не так? — поинтересовалась Уинсом.
Энни скрипнула зубами, глубоко вздохнула и отпила вина. Посмотрев на Уинсом и взвесив все за и против, она призналась:
— Да, кое-что не так. Это личное. Давай закажем еще бутылку вина, и я расскажу тебе все мерзкие подробности.
Официантка принесла кьянти. Уинсом доела каннеллони и села, положив локти на стол. Энни наполнила доверху оба бокала.
— Ну давай, — нетерпеливо потребовала Уинсом. — Рассказывай.
— Да и рассказывать-то, собственно, не о чем, — сказала Энни смущенно. Ей было неловко делиться историей своих подвигов даже с подругой.
— Когда ты говорила по телефону, ты сильно волновалась. В чем дело?
— Понимаешь, в тот вечер, в субботу, я пошла с друзьями оттянуться. — Она провела рукой по волосам и рассмеялась. — Ничем хорошим, ясное дело, такой поход кончиться не может, да еще в таком городе, как Уитби.
— Да что произошло?
— Ну… я встретила этого парня, вот что сейчас звонил… и понеслось! Я выпила лишнего, мы выкурили по паре косячков… На следующее утро я проснулась в его постели.
— Не может быть!
— Клянусь. Встретила парня и тут же пошла к нему домой.
— И ты спала с ним?
— Ну… да.
— После первой встречи?
— Да. Уинсом… А что тут такого?
— Нет, ничего. — Уинсом тряхнула головой. — Что дальше?
Энни сделала долгий глоток вина:
— Он оказался намного моложе, чем показался мне сначала, и…
— Насколько моложе?
Энни пожала плечами:
— Точно не знаю. Ему года двадцать два-двадцать три, не больше.
Уинсом вытаращила глаза:
— Совсем мальчик! Ты сняла в баре мальчика и спала с ним?
— Только не будь такой наивной! Ты же знаешь, такое случается.
— Со мной — нет!
— Ну… ты, вероятно, ходишь не в те бары.
— Я не об этом, не прикидывайся, будто не понимаешь! Я никогда бы не пошла домой к парню, встреченному в баре, да еще к такому молодому!
— Уинсом, тебе всего только тридцать!
Уинсом сверкнула глазами:
— И все равно, я никогда бы не легла в постель с мальчиком двадцати двух лет. А ты… Ну как ты могла опуститься до этого? Это же ненормально. Ты ему в матери годишься!
— Уинсом, не горячись. На нас уже смотрят. Возможно, я и могла бы быть его матерью, если бы в восемнадцать лет родила ребенка, но этого не случилось. Так что кончай эту фрейдистскую канитель.
— Да, пойми ты, я же не об этом.
— Никогда не думала, что ты такая ханжа.
— Я не ханжа. Не надо быть ханжой, чтобы…
— Чтобы что? Ну, говори!
— Надо просто иметь моральные принципы. Без них нельзя.
— Ага, мы заговорили о моральных принципах? Нельзя, говоришь? — Энни отпила еще немного вина. Она почувствовала головокружение, и оно давало о себе знать сильнее, чем этот внезапный приступ бешенства. — Хочешь, я скажу, что тебе делать со своими моральными принципами, маленькая мисс с возвышенной натурой и непреклонным характером? Заткни их себе в…
— Прекрати!
Энни замолчала. Обе женщины вжались в стулья, сверля друг друга глазами.
— Я-то считала тебя своей подругой, — первой заговорила Энни. — Не ожидала, что ты столь категорично осудишь меня.
— Я ничуть не категорична. Но то, что ты рассказала, меня, признаюсь, потрясло.
— Тоже мне, событие! Да и что плохого в том, что он так молод? Или в том, что я провела с ним ночь?
