Он по-прежнему стоял на месте, только руки вытер о шорты.
– Убирайся отсюда!
– Вас считали моим отцом.
– Я не шучу. – Он взмахнул рукой, словно отталкивая ее. – Я не знаю ни тебя, ни того, что ты мне тут заливаешь.
Собака что-то отыскала среди отбросов и теперь пожирала, глядя на них.
– Я приехала сюда из Южной Дакоты. Хотела повидаться с вами.
– А мне плевать, хоть с дерьмового Марса! Я знать не знаю ни кто ты есть, ни ту чушь собачью, которую ты тут несешь. А ну, пошла вон отсюда. Мне никакого дела нет до всего этого бреда.
– У меня не слишком много денег.
– А это не мои трудности. Между прочим, у меня их тоже мало.
Она взглянула ему прямо в глаза:
– Когда-то вы сказали маме, что собираетесь…
– Эгей, я говорил тогда
Это было почти признание.
– Но, повторяю, я не знаю, кой черт надоумил тебя припереться сюда и лезть тут со своими претензиями, что вроде бы я твой отец, а мне вообще до хрена все это.
Она не двинулась с места.
– Убирайся! Проваливай ко всем чертям, и чтоб я тебя больше не видел!
Она помедлила еще с минуту.
– Разве что ты не прочь заняться со мной минетом.
Кэролайн рассказала также, что всю следующую неделю она спала на песке вместе с другими подростками, обретавшимися вдоль Венис-бич и болтавшимися вокруг магазинчиков, торгующих футболками, и пунктов проката велосипедов, стараясь, чтобы ее длинные волосы всегда оставались чистыми, и стирая вещи в общественных уборных. Впечатление новизны океана быстро стерлось. Ей все время твердили, что она могла бы стать моделью, ведь у нее красивые волосы. Там была другая девушка, похожая на Кэролайн; так она получила такую работу, и с тех пор от нее больше не было никаких известий. Все разговоры вертелись вокруг музыки, татуировок, полиции, того, какие наркотики лучше, как заняться торговлей на пляже и как стать артистом. Это была обычная школьная болтовня, не слишком отличавшаяся от той, которую она слышала в Южной Дакоте. Она позвонила домой, но мать не застала. Рон сказал, чтобы она заботилась о себе сама, ведь у матери теперь неполный рабочий день. Над взморьем возвышалась огромная новая гостиница, этакая многоэтажная розовая бонбоньерка, «Лоуэс Санта-Моника». Неожиданно для себя она начала наблюдать за людьми, которые не спеша выходили из нее на прогулку. Обычно они брали на прокат велосипеды или тратили деньги в магазинах. И она дала себе слово, что станет такой же. Она зашла в ресторан при гостинице и спросила, не найдется ли для нее работы. Вежливая женщина в костюме сообщила, что они нанимают на работу только через профсоюз. Направляясь к выходу, она обратила внимание на большую группу белых молодых людей с отличными данными, рассевшихся вокруг бассейна- джакузи. «Парни из «Монреаль Канадиенс», – шепнул мальчик, подававший полотенца, – они всегда здесь останавливаются, когда приезжают в город». Один из игроков кивнул Кэролайн, подзывая ее, но она даже не остановилась.
Через час, очень туго заплетя волосы в косу, она уже стояла в кафе, находившемся в двух милях ниже по бульвару, и спрашивала у пожилой женщины насчет работы. «Дома в Южной Дакоте я работала на стоянке грузовиков», – солгала Кэролайн. «Такие хорошенькие девушки, да еще с такими прическами сроду не работают», – ответила женщина. «Позвольте мне обслуживать столики, ну хоть неделю, и если от меня не будет толку, если я не справляюсь, вам не придется мне платить. Просто дадите мне чего-нибудь поесть». Она решила, что сможет оставаться опрятной в течение недели, и оказалась права.
Таким образом она удачно сняла комнату за сотню долларов в неделю, и ей удавалось кое-как сводить концы с концами, но и здесь ей, как оказалось, ничего не светило. Один из постоянных посетителей ресторана, подтянутый мужчина лет тридцати с уже тронутыми сединой волосами, назвал ей свой номер в гостинице; он собирался пробыть там неделю, так что, если она захочет, сказал он, то пусть зайдет навестить его. Она зашла и осталась у него, валяясь в комнате, пока он обсуждал свои дела по телефону. Он купил ей кое-что из одежды и был ласков с ней. Она наблюдала, как он делает зарядку по утрам. В нем было что-то внушавшее доверие. Он был чистоплотен. И у него была «платиновая» карточка «Америкен экспресс». В конце недели он сказал, что знает, что никогда больше не увидит ее, но искренне хочет дать ей добрый совет. Тебе необходима программа действий. Ты красива, но тут полно красивых девчонок, и большинство из них сбивается с пути. «Знаю», – ответила она. «Нет, не знаешь, – возразил он, – не можешь знать. Если у тебя не будет программы действий, тебе придется туго. Постепенно это заведет тебя в такие места, в которых ты не захочешь бывать». – «Откуда ты все это знаешь?» – поинтересовалась она. «Знаю, поверь мне, мне уже достаточно лет, чтобы знать такие вещи. Тебе уже приходится несладко». – «Откуда ты знаешь?» – «Ну-ка, скажи, со сколькими мужчинами ты спала?» Она задумалась. С ним, наверно, наберется с десяток. «Это уже много, – заявил он. – Тебе нужно учиться, выбрать этот путь, ты достаточна умна, и у тебя хватит для этого способностей». – «А где ты учился?» – «Я учился в Йельском университете, – ответил он. – На юридическом факультете». – «А я достаточно способная, чтобы поступить в Йель?» – спросила она. «Да, – подтвердил он, – но у тебя нет подготовки». – «Я могла бы подготовиться». Он взглянул на нее с грустью, и она вдруг чуть не задохнулась от презрения к нему. «Ненавижу богатых! – заявил она. – Они воображают, что они лучше других». – «Но они
Она решила, что он – ничтожество с большим самомнением, и пожалела о времени, проведенном с ним, но то, что он сказал, встревожило ее. Через несколько недель она узнала о барах и клубах, расположенных в других районах города, и ее в равной степени заинтересовало и то, что там происходит, и возможность заработать. Одна из официанток знала некое местечко рядом с аэропортом – ночной клуб «Команчи»; днем это была всего лишь дверь в стене, с наружной стороны которой неизменно торчал какой-нибудь парень; но в одиннадцать вечера там закипала ночная жизнь – мотоциклисты, иранцы, полицейские, свободные от дежурства, местные бизнесмены, не носившие на работе галстук, никому не нужные сценаристы и чернокожие парни в хороших костюмах. Девушки попадали туда в трех случаях: либо это были чьи-то подружки, либо с милостивого разрешения клуба они рассчитывали стать чьими- нибудь подружками хотя бы на ночь, либо щеголяли в коротких маленьких красных платьицах и черных чулках в сеточку, разнося полные стаканы на подносах в одном направлении и деньги и пустые стаканы в другом. Субботними ночами пятьдесят женщин работали для удовлетворения сексуальных потребностей мужчин и тридцать – для удовлетворения их потребностей в спиртном. За год это заведение превратилось в настоящий стриптиз-клуб, рассказывала Кэролайн, причем вовсе не подходящий для нее, потому что они стремились поправить свои дела, но в то время это заведение представляло собой нечто среднее между дешевым баром и закусочной. Она позвонила туда, и ей велели прийти, когда будет Мерк, парень, который беседовал с каждой новой девушкой. Она провела утро в мучительных раздумьях, что ей надеть, и в конце концов появилась там дождливым субботним вечером в свитере и джинсах с подколотыми длинными волосами. В проулке ожесточенно спорили мужчина и женщина, и это отнюдь не добавило ей уверенности, но она все же постучала в дверь, портьеры раздвинулись, и ее впустили. Мерка еще не было, но ей сказали, что она может подождать в задней комнате, где официантки держали свои вещи. В стенном шкафу висело несколько форменных платьев. Ей разрешили примерить одно из них, так как Мерк все равно попросил бы ее об этом, чтобы посмотреть, как она будет в нем выглядеть. Поэтому она разделась в комнате, в которой не было ничего, кроме двери, нескольких запирающихся шкафчиков, драной кушетки, трех раковин и трех туалетных столиков. Мусорная корзина была набита пустыми пачками от сигарет, коробками из-под «тампаксов» и пивными бутылками. Не успела она выбрать платье шестого размера, выглядевшее не слишком грязным, и стояла в одних трусиках и лифчике, как вдруг вошел Мерк, уже придерживая рукой пенис, и велел ей лечь на кушетку. Он был невысок, но его мощные телеса сразу вызывали мысль о насилии. О, да ты прелесть, в жизни не видел таких телок, пропел он, ой, какие большие сиськи, ох, черт побери, здорово, а когда она попробовала сопротивляться, он схватил ее за руку и повалил на кушетку. «Подними ноги», – скомандовал он, и ей и в голову не пришло сопротивляться. Он знал все с самого начала, наверно подсматривал, пока остальные ее готовили. «И лифчик сними!» Она повиновалась, и он снова воскликнул: «О, вот это да! Очень больно не будет, – добавил он, – я помазал тут вазелином». И в самом деле все так и было, он медленно вводил свой член в ее влагалище, проявляя при этом гораздо больше умения, чем мальчики в Южной Дакоте и те двое парней на пирсе Санта-Моники, с которыми она имела дело уже после приезда в этот город. Но это вовсе не значило, что это ей нравилось, и так как он лежал на ней, то она вызывающе уставилась на него. «Что ты пялишься?» – спросил он, переводя дыхание. «Привет, – сказала она, – меня зовут Кэролайн Келли, и я пришла сюда по поводу работы». Мерк расплылся в улыбке, превратившись в сплошные зубы. «Ну, держись, малышка, мне только дай!» – И он принялся за дело уже довольно грубо, так что она почувствовала боль в пояснице; ей было уже достаточно известно о способности мужской половой системы к дозаправке, чтобы понять, что совсем недавно он трахал кого-то еще и теперь собирался еще немного потрудиться. Напрягаясь и решительно сопя, он доводил начатое до конца, ведь клубная жизнь – это не самый здоровый образ жизни, и когда вершина была уже почти взята, на его лицо вернулась уверенность; и он принялся рассказывать ей, что собирается трахать ее каждый день, который она там проработает, потому что она самая красивая деваха, какую он
Полиция допрашивала ее, и, стоя рядом с Мерком, она рассказала им все, что видела, ни разу не упомянув об изнасиловании. Когда они ушли, она повернулась к нему и сказала: «Теперь тебе придется дать мне работу». Он кивнул и сдержал обещание. Так завершилась первая часть лос-анджелесского образования Кэролайн.
Она сидела, подтянув колени к груди и погрузившись в воспоминания. Это была совсем скверная история, и я вполне отдавал себе в этом отчет, но мне нужно было расспросить ее о записи, интересующей Хоббса, мне было просто необходимо вновь вернуть наш разговор к этой теме. Тем не менее интуиция подсказывала мне, что надо еще немного подождать, возможно, это произойдет само собой. Но вначале мне пришлось уладить еще одну мучившую меня проблему. Я спросил разрешения и вышел в кухню, чтобы наконец позвонить домой, намереваясь оставить короткое сообщение, которое Лайза прослушает утром. На третьем гудке трубку подняла Джозефина.
– Квартира Рена, – сонно промямлила она.
– Это Портер, – сказал я удивленно.
– Лайза попросила меня прийти, – тихо ответила Джозефина. – У чьей-то маленькой дочки отрезало палец.
Дочки кого-то достаточно важного, чтобы пригласить специалиста среди ночи. Так бывает: если пострадавший достаточно богат или важная персона, то может затребовать себе лучшего манхэттенского хирурга. Пребывающая в панике особа звонит кому-нибудь, кто знает председателя правления больницы, вращаясь с ним в одних кругах, а тот в свою очередь главному управляющему врачебным персоналом и объясняет ему, что у весьма важной персоны возникла проблема. Если речь идет о травме руки, управляющий врачебным персоналом позвонит заведующему ортопедическим отделением, который сообразит, какому микроваскулярному хирургу звонить, у кого ночью окажется легкая рука, кто не напился и кто произведет на родителей благоприятное впечатление. Поэтому он и звонит Лайзе. Все может произойти так быстро, что хирург прибудет в больницу раньше вертолета. Я знаю, что, когда поступил вызов, Лайза согласилась, проклиная меня за отсутствие, и набрала номер Джозефины.
– Передайте, пожалуйста, Лайзе, что я вернусь домой очень поздно, – попросил я. – Скажите, что у меня все хорошо, просто я работаю над статьей для газеты.
Джозефина – я всегда этого опасался – читает все мысли, мелькающие у меня в голове.
– Я передам, Портер.
– Ну, тогда спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
