бьешься об заклад? – Не тебе Демьян, со мной в словоблудии состязаться. Меня можно побить, убить, но переговорить человека, познавшего все прелести жизни в обществе потребления, и не потерявшего рассудок от назойливой рекламы, заполнившей все информационное пространство, нет, переговорить такого человека, в конце 14 столетия, практически невозможно.
– Да, я бьюсь с тобой об заклад, бо ты брешешь все! – Не давая ему больше открыть рот,
– Так давай сюда руку Демьян, не маши языком, как баба помелом, просто давай руку. – Красный как рак, он сунул мне свою руку.
– Казаки, прошу всех, будьте видаками нашего заклада! Если пройдет десять зим, и не выйдем мы на ладьях в море, отдаю я, Демьяну, двадцать золотых монет, или другого добра, чтоб долг покрыть. Если выйдем мы на ладьях в море, и вернемся с похода, не знаю, Демьян, возьмет тебя батька в поход, или дома оставит, про такого пана как ты, мне святой Илья ничего не поведал, то отдашь ты мне Демьян, двадцать золотых монет. Добре, я сказал казаки?
– Добре! Добре так!
– Еще хочу вас попросить, казаки! Если расскажите о том кому, и не поверит вам казак, присылайте его в наше село. С каждым об заклад побьюсь на двадцать золотых. Одним махом сразу и богатым стану, не надо будет в походы ходить.
Так радостно обсуждая будущий поход на море, и добычу, которую они там возьмут, казаки допили вино и пиво и разъехались по своим селам. Мерно покачиваясь в седле, и радуясь, какую отличную информационную бомбу я подсунул народу, и как она поможет делу объединения казацкого пролетариата, и его походу в светлое будущее. Вот какое это будет будущее, это хороший вопрос. У каждого светлого будущего должно быть свое название.
Было у нас коммунистическое светлое будущее. И неплохое с виду будущее нарисовалось. Да дорога туда оказалась трудной… Как говорит наш умный народ, 'Гладко было на бумаге, да забыли про овраги'. И овраги, блин, что пропасти. Не доползли мы до красивого будущего. Не по Сеньке шапка оказалась. Полезли, если можно так сказать, со свиным рылом в суконный ряд, ну и дало нам светлое будущее поджопник, так что мордой асфальт пропороли. Пока рожа не поправится у люда, не хер даже соваться в такое будущее, скромнее надо быть.
Можно двинуть в капиталистическое светлое будущее, тут как говориться не промахнешься, вниз скатиться у любого дебила получится. Но пожив слегка в этом светлом будущем, нахлебавшись его по самые уши, задаешь себе простой вопрос. Тратить свою жизнь, даже такую, подаренную без учета твоего мнения, на то, чтоб завести народ на эту помойку, да уже лучше бесперспективный, махровый феодализм строить, чем эту гадость. Одно хреново, трудно строить здание, если заранее знаешь, что оно развалится.
Назовем мы наше светлое будущее, консервативный социализм. Но никому об этом не скажем. Зато название у светлого будущего теперь есть. Теперь оно не потеряется среди других светлых будущностей, которых бродит по округе немереное количество. Осталось до него дойти. Как говорят люди обладающие чувством юмора, 'Осталось начать и кончить'.
– А что Богдан, со мной тоже на двадцать золотых закладешься? – Неожиданный вопрос вырвал меня из полудремы, где так приятно было рассматривать светлые будущности, и давать им имена. В очередной раз подтвердилась банальная истина, все хорошее заканчивается слишком быстро.
– Знамо дело, батьку, лишние двадцать золотых никому не помешают.
– А чего ж ты мне Богдан, когда про видение свое рассказывал, как все казаки мне под руку бегут, про море-океян, и про ладьи, что белым лебедем плывут, словом не обмолвился, не порадовал меня добычей невиданной?
– Не видел тогда, батьку, я того. Да и разговор у нас о другом был, невместно было добычей похваляться.
– А перед казаками значит к месту?
– Сам батьку, знаешь, любят казаки добычу.
– Так значит, решил ты Богдан, если пообещаешь казакам добычу невиданную, все к нам сбегутся?
– Нет, батьку не сбегутся, но думать о том будут. К мысли привыкнут, что под твою руку идти придется, значит, когда надо будет, не будут упираться как лошаки необъезженные.
– Значит казаки для тебя, что лошаки необъезженные?
– Тебе батьку виднее, ты вон уже, сколько зим казаков водишь под своей рукой. Если ошибся я, так и скажи, не лошаки они, а овечки смирные, куда пастух скажет, туда и идут. – Атаман громко рассмеялся, но глаза его оставались строгими и внимательными.
– Скажи мне Богдан, зачем ты то все мутишь, зачем бучу учиняешь? Я тебе согласия своего не давал, на все что ты себе надумал. Только если сейчас рот свой откроешь, правду реки, Богдан, пошуткували уже, кончились шутки. Слово лжи от тебя почую, пожалеешь, что на свет уродился. – Атаман не шутил, он был непривычно серьезен.
– Тогда ты мне батьку скажи, хочешь ли ты знать, что будет?
– Говори.
– Не знаю, ведомо то тебе батьку, но сейчас великий князь литовский Ягайло, борется за свою корону, с братом своим Витовтом. Через две зимы уступит он литовское княжество Витовту. В Орде хан Тохтамыш, со следующей весны, будет воевать с Хромым Тимуром. Через пять зим придет беда, на Дон. Кто с Дона к нам убежать успеет, тот и спасется. Тимур там с Тохтамышем биться будут, никто не уцелеет. Весь Кавказ разорят, потом в Крым придут. В Орде, Тимур оставит править главного воеводу, Едигея. И поставит тот, вместо Тохтамыша, нового хана, а Тохтамыш, с верными ему войсками, к Мамаю и к Витовту сбежит. Сначала они на Крым пойдут, под свою руку брать, но Едигей обратно Крым возьмет. Тогда пойдут они все вместе на Орду, через девять зим, большое войско соберут. Только мало кто вернется. Побьет их Едигей, сильно побьет. Витовта, Мамай спасет, они с детства росли вместе. А на нас беда придет. Киев, Черкассы, все села, все татары сожгут, все обыщут, все леса, все балки, всех найдут и в неволю погонят. Никто не уцелеет. Пустыня после них до Чернигова останется. Надолго тут все замолкнет, сотни лет пройдут пока снова заселят люди эти края.
– Откуда, то тебе ведомо?
– Святой Илья мне то поведал батьку, и сказал, если хотим беду от домов своих отвести, поспешить нам надобно. Девять зим быстро пролетят. – Атаман задумался, затем спросил,
– А что делать, он тебе поведал?
– Поведал батьку, сначала крепость строить, и ладьи. Потом скажет, что дальше делать.
– А ладьи зачем?
– В море плавать за добычей, крепость без монет не построишь, и на Днепре, ладьями, не давать татарам через реку переправиться. – Атаман снова задумался, и принял решение.
– То, что ты сказал, проверять будем. Если начнется война в Орде, соседи весточку получат. У нас там тоже хорошие знакомые есть, которые монеты любят. Дают знать, когда крымчаки к нам в гости идут. У них и спросим. Тогда и решать будем, как дальше жить. До той поры, будем жить, как жили. А ты Богдан о поединке думай. До него меньше недели осталось. Если успеют гонцы, как обещали, в четверг или в пятницу весточку дадут. Тебе сначала его пережить надо, а потом думать, что через десять зим случится.
Атаман, пришпорив лошадь, ускакал в начало нашей колоны, оставив меня мечтать о светлом будущем. Но уже не получалось, сбил своим разговором с настроения. Тогда я взялся мечтать, как приеду домой, и помоюсь в теплой воде, тема, конечно, не такая возвышенная, зато мечтать значительно проще, никакой атаман с настроения не собьет.
На следующий день, с утра, пошел к атаману отпроситься, на день, в лодке покататься. Я уже узнал, что наша речка впадает в Днепро. Насколько мне память не изменяет, только одна река вытекала из Холодного Яра, и впадала в Днепро, толи Тясминица звали ее а наше время, толи как-то похоже. И есть на этой речке местечко одно уникальное, на котором, в наше время, стоит город Чигирин. Место, природой созданное, чтоб там укрепленный город ставить. С двух сторон защищенное рекой, с третьей стороны гора, идеально подходящая для строительства крепости. Не очень высокая, метров семьдесят высотой, с трех сторон практически отвесная. Единственный пологий склон, на юго-восток, как, кстати, и единственное направление, с которого к будущему городу, вообще, можно подойти. При правильной планировке, и наличии у защитников артиллерии, можно создать укрепления, которые, практически, невозможно взять
