— Вот это нам приятно слышать.
— Винни, моя нынешняя библиотека пропала.
— Пропала?
— Это длинная история.
— Понял. Итак… ты хотел бы начать все сначала, купить самое основное?
— Мне надо будет просмотреть список?
— Нет. Я знаю, что тебе надо. Где ты обретаешься?
Если Винни и был удивлен, услышав ответ, то никак этого не показал. Я поинтересовался:
— Сможете привезти на днях?
Он писал в блокноте и заметил:
— Я даже прихвачу пиццу.
Я полез за бумажником, но он меня остановил:
— Давай рассчитаемся позже.
В тот вечер я снова вернулся в свою частично восстановленную комнату.
Там все еще царил беспорядок, но разруха была сведена до минимума.
Я спросил у миссис Бейли:
— Кто занимался ремонтом?
— Джанет и я.
— Что?
— Да рабочих надо неделю ждать. Я могу перевести вас в другой номер.
— Нет… не надо… все прекрасно.
Мои покупки доставили. Я принял душ и примерил новый костюм. Мое отражение в разбитом зеркале было зигзагообразным. Те части костюма, которые я мог видеть, показались мне приемлемыми. Лицо было разделено на части, но я посчитал, что виновато зеркало. Самое время идти на свидание с женщиной- полицейским. Миссис Бейли спросила:
— Вы в полицию обращались?
— Нет.
— Я так и думала.
Папа Иоанн Павел II в 1982 году сказал, обращаясь к пилигримам-полицейским:
Я мог процитировать эти слова наизусть, что и делал порой в самых странных обстоятельствах.
Когда открылась гостиница «Бреннанз Ярд», все отреагировали одинаково. Находясь на углу Ки- стрит, она всегда пользовалась популярностью. Разумеется, гостиница была с претензиями, но не до противного. В бар пускали и в джинсах, но костюм был предпочтительнее.
Я вошел, и услужливый бармен поприветствовал меня:
— Добрый вечер, сэр.
Ну, что я говорил… не без претензий.
Я взял кружку пива и сел в углу. Даму мою было не узнать: она явилась в хлопчатобумажной блузке, короткой черной юбке и туфлях на среднем каблуке. В руке — стакан со спиртным. Я сказал:
— Я бы вас в этой экипировке не признал.
— Можно мне сесть?
— Если только вы не предпочитаете стоять.
Женщина села.
Я взглянул на ее стакан и заметил:
— Хотите, угадаю? Минералка?
— Нет, белое вино.
Я закурил, и она сказала:
— Пожалуйста, не курите.
— Господи, Ридж, что вы за синий чулок?
— Такой, которому не нравится пассивное курение.
Я откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на нее. В толпе вы бы ее не заметили, но мне почему-то показалось, что ее это устраивает. Я сказал:
— Вы хотели меня видеть. Не припоминаю, чтобы вы говорили о каких-то правилах.
Женщина-полицейский отпила глоток вина. Невозможно было сказать, получила ли она от этого удовольствие. В ее глазах горел лихорадочный огонек. Не то чтобы одержимость, но что-то вроде того. Она тихо спросила:
— Почему вам так нравится раздражать людей?
— Не знаю… да и не так это. Давайте скажем, что мне не нравится «раздражать людей». Видит Бог, их сейчас прорва, этих людей. А благосостояние сделало их еще хуже.
— Вы предпочитаете добрые старые времена?
— Не ехидничайте, Ридж, у вас сразу рот сползает набок
Брид Ник ен Иомаре подождала, пока я допил пиво, и сказала:
— Не могли бы вы не напиваться, пока мы не переговорим?
— Зависит от того, надолго ли вы заведетесь.
Она наклонилась вперед:
— Я — хороший работник.
— Я тоже был хорошим полицейским.
Женщина покачала головой и продолжила:
— Я серьезно. Мне нравится работать в полиции. Я отношусь к ней без всякого пренебрежения.
Пауза.
— Как и вы.
Я встал.
— Выпить принести?
— Нет.
Ожидая заказ, я старался справиться с гневом. Слов нет, Ридж меня задела за живое. Я закурил следующую сигарету и проверил, следит ли она за мной.
Нет.
Таращится в окно. Наверное, мечтает о том дне, когда станет шефом полиции. Мне пришло в голову быстренько выпить и отвалить. Оставить ее наедине с высокими моральными принципами. Но я знал, что она не из тех, кто остановится. Наступит день, когда она меня выследит, и мне придется выслушать то, что она собирается мне рассказать. Шумно вошел священник, святой отец Малачи, приятель моей матушки.
Заметив меня, он изрек
— Как всегда, бар подпираешь.
— А ты, как всегда, ведешь себя как последняя задница.
Отец Малачи отступил, моя горечь добралась и до него, но он быстро оправился и сказал:
— Думал, это заведение слегка тебе не по рангу.
— Тебя же они пустили.
— У нас товарищеский ужин. Мы забронировали зал.
— Молитвы окупаются, не так ли?
— Твоя мать больна. Мог бы протрезветь и навестить ее.
Я схватил свою кружку и пошел прочь, сказав:
