– Хорошее, свейское! Миша, дай-ка сюда берестину. Счас, обогреемся!
– Какую еще берестину… Ах, эту…
Черт!
На березовой коре было что-то нацарапано…
– Яан, ты откуда эту берестину взял?
Рыбак обернулся:
– Да вон, с полки… там ее полно.
– А ну-ка… посмотрим…
Выбежав на улицу, Михаил вчитался в буквицы… Тут и не надо было знаний палеографии, чтоб прочитать – буквы оказались вполне современными… еще бы…
«Дядя Миша, – деловито извещал Максик. – Мы с Эгбертом идем тебя искать. В бург, потом – не знаю. К лету вернемся к Танаеву…»
Ратников обрадованно уселся в сугроб и, сдвинув на затылок шапку, расхохотался:
– Молодец, Максюта! Хоть известить догадался.
Глава 11
Зима 1242 года. Псков
Медведев-Путин
Никто также никому не должен платить или обещать платить… больше обычного.
Ратников так и предполагал, что в бург парни вряд ли заглянут, скорее, будут собирать информацию в окрестных деревнях. Так и вышло – многие рыбаки, крестьяне, охотники хорошо помнили двух любопытных подростков, вполне подходящих под данное Мишей описание.
Эгберт и Максимус? Нет, как их звали – не вспомнить, но точно – оба немцы. Один совсем плохо по- русски лопочет, второй лучше, но так, что тоже мало что разберешь.
Второй – это наверняка был Максик.
Михаил смог отправиться на поиски парней не сразу, а лишь в январе, с попутным караваном, санным поездом, обновлявшим проложенный по озеру зимник. Ревельские купцы везли в Псков закупленный в Стокгольме хлеб. Лето на Руси выдалось жарким, знойным, вот и недород, в Швеции все же попрохладнее было, жита собрали в достатке. К купеческому каравану, сопровождаемому солидной охраной, по пути присоединялись и местные – удобный был случай съездить на псковский рынок, поторговать да потом, с такой же оказией, вернуться обратно.
Вот и односельчане Яана собрали, что смогли – лисьи, беличьи, куньи меха, мороженую рыбу, дичину – набралось на пару саней, возницами да торговцами отрядили двух мужиков, самых ушлых, с ними, простившись с гостеприимными чудинами, уехал и Ратников. Наконец-то!
Радовалась душа пушистому, сверкающему на ярком солнце, снегу, небу – чистому, высокому, голубому, свежему бодрящему воздуху, белым деревьям, отбрасывающим синие, фиолетовые, нежно-сиреневые и темно-голубые тени. Стоял небольшой морозец, градусов семь-восемь, от лошадей поднимался пар.
К исходу пятого дня пути увидели белые от снега псковские стены и купола Спасо-Мирожского монастыря. Уплатив на воротах пошлину, в город въехали с темнотою, да сразу на постоялый двор, где и расположились на отдых.
Утром, как обычно, все поднялись рано, с первыми лучами солнца. Хозяйская прислуга уже затапливала печи, гремела дровами, перекликалась. На улице звал к заутрене малиновый звон церковных колоколов.
Умывшись под рукомойником из сверкающей, старательно начищенной служками меди, Михаил вместе со всеми сходил в ближнюю церковь – деревянную, небольшую, со смешной, чем-то напоминающей скворечник, маковкой, крытой серебристою дранкой. Помолясь, поставил свечки – во здравие Марьюшки и ребят – после чего вновь зашагал на постоялый двор, прикидывая начать поиски ближе к полудню – со всех городских рынков, откуда ж еще-то? Да, и не забыть зайти на рижское подворье…
В синем, чуть тронутом белыми плавно плывущими облаками небе сияло солнце. Тени церквей, палат и башен переливались на снегу всеми оттенками голубого. На папертях и прилегающих к ним улочках голосили нищие.
– Пода-а-айте, Христа ради!
– Хле-е-ебушка, хле-е-ебушка!
Нищих было много, кроме обычных, местных, так сказать, профессионалов, прибавились и жители окрестных деревень – хлеба-то нынче не хватало, да и не только хлеба. Слишком жаркое лето – бич аграрного общества. Впрочем, дождливое тоже ничем не лучше. Вот и просили:
– Хле-ебушка! Хле-ебушка!
Ратников деньгами не сорил, экономил – кто его знает, сколько он здесь пробудет? Что узнают – не опасался, внешность изменил сильно – побрил бороду, отпустил вислые усы и, обрезав «в кружок» волосы стал похож на Тараса Бульбу. Боялся даже – ладно, Лиина не сразу признает, но парни?
На подворье рижских купцов было на удивление безлюдно, даже собаки не лаяли, лениво свернувшись в снегу. Сидя на завалинке главной избы, какой-то чернобородый мужик в подпоясанном цветным кушаком зипуне, примостив рядом копье, лениво потягивал что-то прямо из кувшина и довольно щурился. На коленях у него сидел огромный полосатый котище и тоже щурил глаза. Собаки на кота не лаяли – обленились.
– Здоров будь! – подойдя, кивнул Ратников. – А чего тихо-то так?
– Так старые купчины съехали, третьего дня еще. А новые вот, еще на постой не встали.
– А-а-а, понятно, – Миша озадаченно сдвинул на затылок отороченную бобровым мехом шапку – подарок Яана. – Уехали, значит. А ты-то кто будешь?
– Сторож. Хочешь сбитню?
– Давай.
Усевшись на завалинку рядом, Михаил глотнул варево прямо из кувшина – горячий, сильно пахнувший травами и хмельной сбитень напоминал что-то среднее между вермутом и глинтвейном.
– Благодарствую, – сделав долгий пахучий глоток, Ратников передал кувшин обратно. – Вкусно!
– Еще б не вкусно! – сторож ухмыльнулся и погладил кота.
– А помнишь, была здесь такая Лиина, – тут же спросил Михаил. – Ее где найти?
– Где? – мужик неожиданно хохотнул. – Да, пожалуй что, в Риге.
– В Риге? – Ратников, не сдержавшись, ахнул.
– Ну да, там. С купчинами она и уехала. Давно собиралась. А те, мил человек, она зачем, Лиина-то?
– Дело одно было. Значит, уехала…
Миша и сам вспомнил, что, в общем-то, девушка и сама не раз говорила про Ригу. Мол, у отца Арнольда так какие-то связи. Отец Арнольд… Ну, блин, нашла себе покровителя… А, впрочем, чем худо? По крайней мере с женитьбой не будет навязываться – сан не позволит.
На всякий случай спросив сторожа про ребят – безуспешно, – Ратников отправился шататься по городу – расспрашивал торговцев на рынке, нищих на папертях, стражников. Нельзя сказать, что совсем уж безрезультатно, однако от всех полученных сведений толку не было никакого. Да, парней похожих видали… «бесщисла», много их тут крутилось. Да уж, среди этих «многих» наверняка были и Максим с Эгбертом. Только вот найди их, попробуй, за рубль – за двадцать.
Вернувшись на постоялый двор, Ратников заказал миску щей с блинами и задумчиво уставился в стену. В противоположном от входа углу о чем-то шептались торговцы, один – судя по одежке, немец, второй – русский. Какая-то белобрысая девчонка в сером, грубого сукна, платье, согнувшись, старательно скоблила пол, время от времени убирая рукой выбивающиеся из-под платка пряди. Невдалеке от Миши примостился худенький мужичок с сивой бородкой. Разложил на столе кусочки пергамента и выделанной бересты, чернила, перья, писала…
Клиентура набежала быстро. Не успел Миша опустить ложку в принесенные щи, как к соседу, поклонившись, подсел здоровенный детинушка косая сажень в плечах. Вид детина имел самый глупый и, похоже, не очень-то понимал, что хотел.
