возьмем. Ага, так я им добрый товар и продал!
– Почему? – пододвинул кружку Миша. – Чем они тебе не понравились? Да и вообще – что за парни-то? Ты их потом где-нибудь в городе встречал?
Выпив, Николай мотнул головой:
– Да нет, не пришлось как-то. Нет, вру! Их приказчик мой, Акулин, видал как-то.
– Акулин? Ладно… Поговорим с ним?
– А хочешь, так и поговорим… Правда – не советую. Жадные они какие-то. Скопидомы!
Как этих парней звали, ни работорговец, ни приказчик его, Акулин, не знали, как и не ведали – откуда парнишки вообще взялись.
– Видал я их как-то – с одного двора выходили, – вспомнил приказчик. – Хороший такой двор, тыном огороженный.
– А чей, чей двор-то?
– Да не знаю, – парень пожал плечами. – тут таких дворов – тьма. И все – огороженные.
Михаил задумчиво потеребил усы:
– Усадьба, значит, а не двор.
– А, пожалуй, что и усадьба, – согласился Акулин. – Только – небольшая… Но, где – точно сейчас не вспомню. Обитель там какая-то… монастырь…
– Монастырь? – оживился Ратников. – Что за монастырь? Спасо-Мирожский? Иванов?
– Да не знаю я, – приказчик почмокал губами. – Случайно в те края забрел – хотел от пристани путь срезать. Может, и не монастырь там… может, просто большая церковь.
– Деревянная? Каменная?
– Деревянная. Но – большая, красивая.
Деревянная большая церковь. На пути с пристани. Тут можно будет и поискать. Да и лиходеи – Карятко с Опанасом – за «толмачами» присмотрят.
Интересно – а зачем парни держали на столе осколки? Случайно? А может, пытались склеить? Наверное, ведь можно их и склеить, эти разбитые браслетики. Склеить да продать. Работать они, конечно, не будут… а вот продать их… Не зря же Николай говорил, что парни эти – жадные. Если это, конечно, те парни… Те! Наверняка те! Господи, неужели – повезло? Господи…
Теперь еще бы Макса отыскать… Лерку… вытащить их отсюда…
Проходя мимо собора Иоанна Крестителя, Ратников старательно прятал радость – так… Каким-то слишком уж суеверным в последнее время сделался. Опасался тревожить Господа просьбами – уж, как- нибудь сам… лишь чуть-чуть помочь с везением… с небольшим.
Как бывает со слишком надоедливыми просьбами? Все ходят, жалуются – да что это за зима, теплая. Снега нет, дождь – разве это зима, нам бы морозцу… Идиоты! Потом сами же плачут – ах, холодно нам, бедным, ах, не проехать нигде, ах, сосульки по головам бьют. Нет, чтобы в теплую-то зиму не ныть, а поблагодарить Господа!
Вечером Ратников составил пару жалоб и на следующий день отправился бродить по городу. Не с самого утра отправился, выждал, когда солнышко поднялось, когда потеплело.
Синело над головой небо; отражаясь в снегу миллионами искр, солнце сверкало так ярко, что приходилось все время щуриться. Смешные красногрудые снегири толкались на стрехах, на белых ветвях деревьев что-то чирикали воробьи. Огромная черно-серая ворона, спугнув прочую птичью мелось, тяжело уселась на суку и каркала.
Кому каркаешь, пернатая сволочь? Кому беду кличешь?
Проходя мимо, Миша на всякий случай сплюнул и даже хотел швырнуть в ворону что-нибудь подходящее, какую-нибудь ледышку, да вот беда, не нашел.
Первым делом он направился к подворью Олифея Касаткина, известного псковского стеклодува, усадьба которого располагалась на узенькой улочке, недалеко от берега Великой. Обширный двор, ворота, накатанная полозьями дорога, белая, в желтых навозных проплешинах. Ворота заперты, но рядом, впритык – рубленный в лапу небольшой бревенчатый сруб с печью – лавка.
Поднявшись по невысокому крыльцу, Михаил отряхнул с сапог снег специально поставленным у дверей веником-голичком и, не стучась, вошел, перекрестясь на висевшую в глубине лавки икону:
– Здравствия вам, православные, удачной торговлишки.
– И тебе счастия, господине!
Лавочник, до того, словно сытый кот, сидевший на широкой скамье около самой печки, обрадованно вытянул шею:
– Желаешь ли чего купить?
Ратников улыбнулся:
– Посмотрю сперва…
– Смотри, господине. За смотр мыта у нас не берут!
Приказчик – ну, кто еще мог сидеть здесь в лавке, не сам же хозяин, мастер Олифей! – захохотал и, поглаживая объемистый живот маленькими по паучьи проворными ручками, ринулся к другими посетителям: одетой в богатую бобровую шубу девице с круглым несколько дебиловатым лицом, густо усыпанным рыжими веснушками. Поверх расписного платка была надета черная соболья шапка, из чего уже опытный в таких делах Ратников сразу же сделал вывод о социальном положении ее обладательницы: раз соболей хватило только на шапку, значит – из выбивающихся в люди купцов-нуворишей. Позади молодой купчихи шагали две девчонки с большими плетенными корзинками – сенные девки – обе с лисьими мордочками заядлых сплетниц и обожательниц пополоскать грязное белье, в общем – этакий местный аналог поклонниц телепрограммы «Дом-2».
– Здрав буди, боярыня! – оставив Ратникова, низко поклонился приказчик. – Ай, душа моя, боярыня злата-краса, купи-ко что-нить, не пожалеешь!
– Купить? А что у тебя есть-то? – купчиха ухмыльнулась и обернулась к девкам. – Ась? Тут что-нить торгует он, али как?
Девки разом поклонились:
– Торгует, матушка!
– Ну, тогда будем смотреть. Чего нам надоть-то?
– Гребни, матушка, надоть, – охотно, наперебой, принялись подсказывать девки. – И браслетов бы, и бисеру…
– Бисеру… А есть он тут у них-то?
Бисеру в лавке не оказалось, но ушлый приказчик этим вовсе не обескуражился, принявшись с недюжинной силою втюхивать покупательнице какие-то стекляшки:
– Гляди, гляди, краса-боярышня, эвон, как солнышко-от, на браслетке играет? Ась? Хорошо?
Кроме продукции стеклодувного производства – дешевых браслетов, гребней и бус – в лавке еще продавался разного рода плетеный лыковый ширпотреб: кошельки, лукошки, лапти. Плести лапти, кстати, было довольно выгодным делом, причем не столько зимой, сколько летом, когда хороших лыковых лаптей едва хватало на две недели носки. Зимой, конечно, сия обувка носилась подольше – снег кругом, мягко.
– А нам бы, слышь-ко, паря, таких бы браслеток, что на немецком дворе продают, – одна из сенных девок, рассмотрев предложенные товары, презрительно фыркнула. – А то ведь простые они у тебя какие-то! Такие и нам-то надеть стыдно, не то, что хозяюшке… ну, разве что на вервицу дюжину… Аль как?
– Дюжину на вервицу?! – приказчик, похоже, был оскорблен в лучших своих надеждах. – Да вы что! Да таких и цен-то нет.
– А на немецком дворе, говорят, есть, – упрямо заявила девка. Ее хозяйка – купчиха – захохотала:
– Ты, паря, как ни старайси – а мову Марфутку не омманешь!
– Да что ты, боярыня-краса, нешто мне нужно обманывать?
– Эгберт-стеклодув, немец, чай, не у вас на усадьбе работает? – услыхав про немцев, вовремя ввернул свой вопрос Михаил. – Молодой такой парень… с ним еще один – Максимус.
– Не, – оскорбленно отмахнулся лавочник. – Немцев у нас никаких нет, ни молодых, ни старых. Да нешто свои, православные, хуже сделают? Да ни в жисть! Токмо лучше!
– Жаль, жаль, – с видимым сожалением покивал головой Ратников. – Будем искать. Боярышня-краса – у
