Молчание было мне ответом.
— Он ведь твой отец? Вы очень похожи. Это так?
— Мне восемьдесят лет, а ему сто девяносто. Он может быть мне и прадедушкой, и прапрадедушкой. Мы ведь не знаем своих родителей.
— Вы, правда, похожи.
— Я знаю, — печально отозвался веклинг.
Мы замолчали. Кричали птицы. Вокруг была темнота и пустота. Как сказал поэт:
Только вот их видно не было, но они словно летели перед моими глазами, так ясно я представляла их.
— Послушай, — сказала я, вдруг развеселившись, — Я давно интересовалась вот чем…. Слушай, среди Воронов действительно нет женщин, или это слухи?
— Что же, я, по-твоему, вырос, как груша на дереве?
— Так что же? Это слухи?
— Слухи. Но, наверное, скоро это станет правдой.
— О чем ты?
Он ответил не сразу. Я тронула его руку, веклинг усмехнулся, поймал мою руку и пожал ее.
— У нас никогда не жаловали рождение девочек. Само понимаешь, никого это не радовало, — негромко сказал он, — У нас много детей умирает в раннем детстве. Знаешь ведь, какой у нас климат…. Хотя ты, наверное, не знаешь, — вдруг добавил он.
— Знаю, — сказала я, — Я бывала в глубокой пустыне. Пару раз.
— Постоянные засухи, перепады температуры, нездоровая вода. Я не говорю, что у нас плохой климат. Здесь гораздо хуже, — добавил он со смешком, — Но жить у нас нелегко, и не каждый выдержит это. Дети часто умирают — от болезней, от нехватки пищи. Никто же не будет отнимать еду у будущих воинов, чтобы накормить ребенка, из которого может вырасти всего лишь самка. Их ведь не нужно слишком много, если их будет недостаточно, всегда можно найти подходящих…
— На нашем берегу, — сказала я.
— Да. Но ваши женщины рожают от нас только мальчиков, уже не знаю, почему так происходит. А в наших деревнях все больше и больше ваших женщин, потому что наши во множестве умирают еще детьми. Никого это не заботит, сама понимаешь. В той деревне, где я родился и куда обычно приезжаю, вообще нет каргских женщин. И во многих деревнях так, редко-редко можно встретить карганку. Может, скоро их вообще не останется…
Я услышала в темноте его странный сдавленный смех.
— Вот объясни мне, — сказала я, — У вас это по плану?
— Что?
— Ну, вы ездите туда — по плану? Раз в неделю, раз в месяц, или когда у вас возникает зов плоти, желание? И когда вы приезжаете туда, вы хватаете первую попавшуюся, или выбираете, или ездите к одной?
— О, влюбленная девочка.
— Нет, я не о любви говорю. Я о другом. Ну, понимаешь, я, например, не стану спать с кем попало. Я найду того, кто мне понравиться, и не только внешностью. Я найду того, чьи мысли будут созвучны с моими мыслями и устремления с моими устремлениями. А ты, что же, хватаешь первую, кто попадется тебе навстречу?
— Они все одинаковы.
— Я тоже женщина.
— Ты — тцаль, — сказал он, — Это совсем другое.
— Почему? Или ты думаешь, что я по-другому устроена? Когда рассветет, я тебе покажу…
— Не надо, — засмеялся веклинг, — Я верю.
— Так в чем дело?
— Ну, — сказал веклинг, снова дотрагиваясь до моей руки. Голос его стал серьезным, — я объясню тебе, если ты хочешь. Понимаешь, зов плоти — это для харадаев. Ты не обижайся, — быстро прибавил он, — Видно, у вас все иначе, если тцаль и урожденная espero завела со мной этот разговор.
— Да. Совсем иначе.
— Может, поэтому вы не можете догнать нас на пути духа?
— Что ты сказал?
— Ничего.
— Так ты не испытываешь потребности в этом? И никогда не испытывал?
— Только в юности.
— Но ты ездишь в деревни?
— Да, — сказал он, словно удивляясь на мой вопрос.
— Зачем?
— Ты не понимаешь? — сказал он, — А мой долг перед народом? Ведь дети нужны.
— Много вы ему должны, как я посмотрю.
Веклинг усмехнулся, но промолчал.
— Мы все-таки разные, да?
— Да. Совсем разные…
— А он? — вдруг спросила я.
— Что он?
— Он ездит туда?
— Да. Он ведь еще не сонг.
— А сонги не обязаны?..
— У сонгов, — сказал веклинг, — нет уже никаких обязательств. Совсем никаких.
Мы замолчали. Закрыв глаза, я повторяла про себя: 'никаких… никаких обязательств'. Как странно, оказывается, я совсем не знала Воронов. Как это сочетается в их жизни — пути духа и все их эти обязательства перед народом, как они умудряются это совмещать и разбираются во всей этой путанице?
И вдруг я подумала: 'Как он выглядел тогда? Как жалко, что я его тогда не видела'. Нет, мне, в сущности, было безразлично, как он выглядит, но я не могла почему-то представить его — красивым. Я все пыталась вообразить себе его молодым, когда еще не было этих шрамов на его лице, когда он весил килограммов на двадцать больше и еще не умел читать мысли и предсказывать будущее…
Я слышала, как веклинг ложится и ворочается, укладываясь на каменной поверхности. К ночи сильно похолодало, и только голова дарсая грела мои колени. Скоро и я легла. Ночь была вокруг, глухая, темная, без единой звезды, и я смотрела в эту ночь. Казалось, что мы потерялись где-то между мирами, вокруг были только тьма и холод, холод и тьма… Я лежала, и подо мной был жесткий камень, а надо мной — морозная глухая ночь. Мне казалось, что я не засну; мне было так жестко, холодно и безумно.
Дарсай поднял голову с моих колен, приподнялся, потом сел.
— Что ты? — сказала я сонно.
Он что-то буркнул. Я видела, как в темноте светились его глаза. Он несколько минут просидел так, потом, словно решив что-то, подлез ко мне и лег рядом. Безошибочная рука легла на мое плечо, дарсай притянул меня к себе, и я ткнулась лбом в его плечо. Он погладил мои волосы, потом сильно прижал к себе мою голову (мой нос вдавился в его плечо, и я замотала головой, стараясь высвободиться, — не тут-то было).
— Krape, — сказал он мне тихо и жестко.
