Глава 5
Пиония. Проклятие волков
«Случилось так, что Борин из дома Волка полюбил рыжую Олинку из Дикой долины. Воспротивился старый Вертрум выбору сына. Предостерегала дочь от скудоумного поступка прозорливая Вербела. Хоть и соседствовали люди с народом фей, а не подружились между собой. Никого не послушали влюбленные, один только голос страсти. Привез Борин Олинку в свой стан. Обмозолили глаза о чужачку соплеменники Борина и много болбочили зря. Только Олинка оказалась не из робких, своенравная, смешливая и на слова колючая. Как дикий шиповник. Домовничала споро, любую хозяйку за пояс заткнула бы, и казалось, совсем не уставала. Ни разу не было у ее мужа неудачной охоты, и ни один человек из дома Волка не захворал с той поры, как взял Борин Олинку в жены. Многие тогда завидовали шебутному парню, а он души не чаял в жене красавице — яркой и нежной, как цветок пиона. Не в силах сдерживать любовный пыл обнимал и целовал Борин белокожую Олинку при всех, как принято у взбалмошного фейского племени, а людям зазорно. Другая бы на месте Олинки со стыда сгорела, а эта лишь скалила ровные зубы, нескромно запрокидывая голову.
Пришло время — понесла Олинка. Гордо выпячивал грудь Борин — уверенный, что родится у него сын удалой да справный. И когда пришел срок, родился сын, но такой урод скрюченный и с выпяченными губами, что содрогнулся муж и долго молчал.
— Не гож он, — сказал, наконец, Борин. — Умертвить его надо, чтобы не мучился. Не бывать в моем доме страшиле убогому.
— Погоди! — взяла свое дитя и прижала к груди Олинка. — Вырастет — выправится. Красавцем не станет, но, может, добрый малый получится. Не тебе судить.
— Такой не выправится, — поморщился Борин. — Только зря на него силы потратишь. Забудь о нем, да быстрей свое здоровье поправляй, чтобы мог я тобой утешиться. Мы скоро другого сына родим, а об этом — и не вспомним.
Ушел Борин, видом неприглядным первенца смутившись. На сердце тоска, хоть в пень головой. Ушел и не заметил, как сверкнули очи Олинки, все равно что вражьи клинки. А после вломился в опочивальню к роженице верный слуга Борина и забрал младенца, чтобы удушить его на стороне, не на виду у матери, и зарыть в неведомом ей месте. Сжала зубы Олинка, но выскользнула вслед за слугой повитуха. В потемках шла она за ним шаг в шаг, и лишь намерился слуга нанести ущерб младенцу, окликнула его.
— Дай, я подержу, чтобы криком он никого не потревожил.
Глянул слуга на повитуху, да так и обмер. То была Вербела из Дикой долины. Не жаловала Вербела людей, но на роды дочери явилась, чтобы помочь. Взяла она из рук околдованного палача маленького уродца, да и скрылась в ночи.
Когда Борин заглянул в спальню Олинки, та притворилась спящей. Пошел он тогда к друзьям хмелем грусть заглушать. А утром обнаружили, что Олинка пропала. Кинулись к парню, которому поручили от младенца избавиться, а тот и слова по-человечески молвить не может.
Собрал тогда Борин отряд, и поскакали они в Дикую долину. Пристал Борин к Вербеле с вопросами. Отвечала та, что не видела дочери со дня свадьбы. А сама глазами в Борина уперлась — не мигнет. И добавила, что лучше следовало за женой следить, а теперь поздно, видно, потерял зять Олинкину любовь. Разъярился Борин, почудилось ему, что насмехается над ним Вербела, и сказал так: «Уезжаю сейчас, но вернусь через два дня, и если не найдешь мне Олинку, выжгу Дикую долину, разорю каждый двор, пыткой языки развяжу! Милостью моего отца живете на этой земле, захотим, прогоним вас восвояси». Скорбью наполнилось сердце Вербелы. Любили прекрасную Пионию феи, но не возводили для себя каменных жилищ, не городили заборов. Давно ли позволили они пришлым людям обосноваться в этих местах? Поначалу речи Волков были любезны, а сами они скромны, но лишь освоились в Пионии, как тут же почувствовали себя хозяевами. Сколько не уступи земли корыстным людям, а им все равно тесно!
Ничего не сказала Вербела, но как только скрылись всадники Борина, созвала свой народ и приказала всем, собрав какие возможно пожитки, покинуть Дикую долину. Предвидела Вербела, какой глупой может быть ярость людей.
Когда Борин вернулся в деревню, там не было ни души. Только брошенные животные и птицы бродили по дворам и улицам. Дома остались со всем скарбом — хоть заново заселяйся.
Взвыл от тоски Борин, но, удержав своих людей от грабежа Дикой долины, призвал скорее ехать в погоню. Однако племя фейское непростое, скрыли они заговорами все ручьи и реки вдоль дороги от неискушенных человеческих глаз, и скоро всадников одолела жажда. Стали они роптать и просить Борина вернуться. Но он упрямо гнал всех вперед, пока не встретилась им лощина, сплошь поросшая виноградом. Спешились всадники и набросились с жадностью на виноград, а потом проспали подряд три дня и три ночи. Неспроста этот виноград на пути их оказался. За это время увела Вербела свой народ через горный перевал в необжитые земли, где до поры до времени можно было не опасаться, что их потревожат соседи.
Пока Волки спали, лошади их разбрелись кто куда. Долго блуждали люди, прежде чем вернулись, исхудавшие и оборванные, в свой стан. Не мог Борин забыть Олинку, жгла его любовь, но была она теперь злая и больно ранила сердце. Не мог он простить жене, что бросила его. Но и Олинка прокляла его, когда он решил избавиться от их дитяти, и все племя Дикой долины пожелало недоброго сыновьям Волка, когда они их выжили из родных мест. Не от того ли жизнь людей стала трудной и голодной, болезни и склоки — частыми, а век — недолгим? Феи великодушнее и мягче сердцем, чем люди, но проклятье их крепче и страшнее человеческого.»
Я неотвратимо засыпал под монотонный голос Альриши. Волков я не жалел. На Эдеме нас учат презирать жадность. Многие вещи, которые в прошлом считались культовыми, для нас не имеют значения. Никто не скупает и не хранит золото, не заглядывается на драгоценные камни. Наши женщины носят украшения, но им не важно из чего они сделаны, лишь бы были красивыми и доставляли радость. У нас нет музеев, и никто не благоговеет перед антикварными вещами и другими атрибутами прошлого. Художникам запрещено продавать свои картины, они их пишут только потому, что им так нравиться. У нас нет коллекционеров, Адам строго следит за тем, чтобы вещи не искушали человека. Прежде всего, на Эдеме ценят личность. Но это не значит, что знаменитых людей у нас возносят на пьедестал, им не ставят памятников, не называют их именами города и улицы, и в школе не учат имена героев. Служить Эдему — это желание, идущее от сердца. Своих героев мы знаем без напоминаний и указаний свыше.
А Борин должен был попросить прощения у Олинки, если, правда, ее любил. И принять жену вместе с ребенком. При такой бабке, глядишь, и выправился бы малец. Угрожать и прогонять фей из их долины, по-моему, просто стыдно.
Во сне я оказался в Пионии с Веей. Сказать, что я был счастлив, значит, вообще ничего не сказать. Меня переполняло таким солнечным, чистым, нежным чувством, что я ног под собой не чуял. Восторженнее себя я просто не помню. Мы шли с Веей по широкому полю, окутанные волшебными ароматами цветов и трав. Свежая зелень, яркие всплески ромашек, васильков, колокольчиков, синяя кромка леса вдали — все радовало и веселило душу. Луг кипел жизнью, и это сводило меня с ума. Бабочки порхали с цветка на цветок, изящно и легко трепетали крылышками, жучки и букашки самых разных размеров и форм деловито карабкались вверх по стебелькам, как будто спешили на работу. Большущая стрекоза вдруг села мне на руку и куснула своими внушающими уважение челюстями — попробовала на вкус. Потом взглянула стеклянными глазами и улетела по своим делам. Луг жужжал, стрекотал, звенел — это его маленькие обитатели делились друг с другом соображениями о сегодняшнем дне, новостями и сплетнями. И все они были настоящими, очень важными и нужными. Мне захотелось лечь навзничь на траву и ощутить, как весь этот мелкий народец переползает через меня, кусается, возмущается присутствием непонятной преграды на своем пути. Я ничего не знал о насекомых, а теперь увидел их так близко, почувствовал, как они щекочут, покалывают, щиплются. В парках Эдема тоже есть мягкая сочная трава, но там никто не стрекочет и не жужжит — никто
