творчески, он пошел в 60-х годах ва-банк: залудил кинодилогию про мать Владимира Ильича Ульянова- Ленина - старушку с седыми волосами, которая на экране через каждые двадцать минут тяжело вздыхала: 'Ах, Володя, Володя!'. А Ленин на это экзальтированно кричал: 'Мамулечка!'. И целовал старушку в губы.
Обезьяна обдала лучезарного презрением, но, поравнявшись с Фетом, опять-таки замедлила свой шаг. Мальчик окаменел, а тонкий подвижный палец уже касался струн его инструмента.
- Гитарка! - восхищенно сказал человек-обезьяна.
- Гитарка, гитарка! - заголосила группа поддержки.
- А это - волосатик! - пробормотал режиссер, указав на Фета.
Пошел дальше, и вслед за ним двинулась вся процессия.
- Иди отсюда! - услыхал Фет чей-то возмущенный голос.
Он и пошел в свою 305-ю комнату мимо кадров из фильмов, развешанных на стенах, мимо клубящихся пепельниц и остывающих, как пепельница, людей.
В искомой комнате висел все тот же папиросный дым, только здесь он стал гуще, чем в коридоре, потому что концентрация мыслей была гуще, богаче.
- А это еще что? - не поняла ассистентша, почему-то воздержавшись от использования слова 'кто' по отношению к мальчику.
Фет про себя окрестил ее женщиной трудной судьбы. С тех пор прекрасная половина человечества делилась для него на просто женщин и женщин трудной судьбы.
- Да это сын Тани, - подал голос кто-то из угла.
- А-а! - обрадовалась ассистентша. - Это что у тебя в руках?
- Гитарка, - устало сказал сын Тани, наконец поняв, что сам по себе он интереса не представляет.
- Так ты, наверное, пришел на пробу?
Фет решил не отвечать на дурацкие вопросы.
- Станислав Львович скоро будет. Пока его нет, посмотри сценарий. У тебя - роль Степана.
Фет внутренне содрогнулся. Имя Степан ассоциировалось у него с колхозными полями и комбайном 'Нива', который подсекает острым ножом всяких колосистых степанов и, перемалывая их, сыплет в закрома.
Женщина трудной судьбы вручила мальчику продолговатую книжечку в картонном переплете, на которой стояло название будущего фильма - 'Беглец с гитарой'. Почему-то от внешнего вида книжечки повеяло собачьей тоской. 'А ведь это - дело безнадежное!' - шепнул Фету внутренний голос.
Сын Тани положил гитару на диван и сделал вид, что внимательно читает предложенный ему сценарий. Естественно, он сразу стал искать слово 'Степан', но оно, как на грех, не попадалось на глаза, а вперед лезло 'Жан' и 'Женя'. Наконец, решив, что Степан и Жан - это одно и то же лицо, Фет закрыл книжечку, отчаявшись что-либо понять.
- Ну как? - спросила его ассистентша.
- Я согласен, - сказал мальчик.
В комнате засмеялись.
- Ты согласен, - передразнила его женщина трудной судьбы. - Знаешь, тут одного твоего согласия мало. Нужно еще пробы пройти!
- Ну и пробуйте, - разрешил Фет. - Если не уверены. А мне пробовать не надо.
- А ты, оказывается, наглец! - пробормотала ассистентша с уважением. Чаю хочешь?
- Хочу, - сказал мальчик.
Интуитивно Фет делал все правильно. Позднее, став взрослым, он вывел для себя непреложную формулу, - в большом кино ценится большая наглость. Здесь это называется самобытностью. Талант и честность - не обязательны.
Послышался тяжелый скрип отечественного протеза. В комнату вполз Станислав Львович, седее и румяней, чем прежде.
- Федя? - обрадовался он. - Тебя уже напоили чаем?
- Сейчас будем поить, - прощебетала ассистентша, как будто речь шла о коне. - Сценарий он уже прочел!
- Ну и как он тебе? - спросил дядя Стасик, сразу как-то сникнув и затуманившись.
Фет кивнул.
- В Лондон поедем? - спросил он.
- Ну, ну... Сразу и в Лондон! - нахмурился Станислав Львович. Перспективы экспедиции выясняются. Возможно, это будет Франция. Стригся?
И он сощурил и без того узкие глаза.
- Перед военкоматом пришлось.
- Нужно будет постричься еще короче, - сказал режиссер. - А то твои пробы зарубит главк. Ну-ка, давай поговорим про сценарий!
Дядя Стасик пододвинул стул поближе к Фету и со скрипом водрузился на него.
- Что ты думаешь насчет Степана?
Это был убойный вопрос. Но Фет решил целиком довериться своей искусственно вызванной наглости.
- Думаю, он - парень что надо!
- Именно! - обрадовался режиссер. - Гитара, трудное детство, отчим в семье, ведь так?
- Ну да, Лешек, - согласился Фет.
- Какой Лешек? - не понял Станислав Львович.
- Можно так отчима назвать. В сценарии. 'Лешек и Степа'. Звучит?
- Звучит! - обрадовался дядя Стасик.
- Это, кстати, получше название, чем 'Беглец с гитарой'.
- А я в тебе не ошибся, - вывел режиссер. - Ты - способный мальчик. А Лешек... он кто?
- Да так. Прохиндей в коротких трусах. Вообще-то его Алексеем зовут, поправился Фет.
- Ладно. Роль отчима маленькая. Может, вообще из картины выпадет, пообещал Станислав Львович. - А что по поводу медведе'й? -Он сделал ударение на последнем слоге.
- В каком смысле? - не понял мальчик.
- Любит он медведе'й или нет?
- Должен, - выдавил из себя Фет. - Должен любить!
- А Павлиныч у них мясо ворует, - пробормотал режиссер задумчиво. Себе забирает, и звери стоят некормленные. Что нужно сделать с Павлинычем?
- К стенке его! - выдохнул Фет, начиная ненавидеть не кого-нибудь, а именно Павлиныча.
- Но у Павлиныча роль маленькая. Может, вообще из картины выпадет, повторил дядя Стасик магическую формулу.
Вставал вопрос, - а что в картине останется?
- А Степан?
- Что Степан?
- Он из картины не выпадет? - спросил на всякий случай Фет.
- Всякое может быть, - сказал Станислав Львович, погруженный в тяжелую думу.
Из дальнейшего разговора проступили очередные любопытные детали, и вскоре перед изумленным Фетом соткался сюжет будущего кинополотна.
Речь шла о цирке. Как в зарубежную страну приезжают советские циркачи во главе с медведями и Юрием Никулиным.
- А кто будет играть Юрия Никулина? - поинтересовался Фет.
- Пробы идут, - сказал дядя Стасик, не поняв иронии, - может, это будет не Юрий Никулин, а Олег Попов, кто знает?
Последнего Фет недолюбливал и предпочитал Попову Карандаша с лающей лохматой шавкой, но Карандаш к тому времени споил свою собаку и, говорят, спился сам.
- И вдруг среди французских зрителей... - продолжал вещать Станислав Львович.
- Среди английских зрителей, - поправил его Фет.
