- ...среди зарубежных зрителей советский клоун встречает своего сына Жана. То есть он еще не знает, что это его сын, но в восхищенных глазах мальчика клоуну чудится что-то родное!
Фет тяжело вздохнул. Картина получалась неприглядная, - какие-то глаза какого-то зарубежного мальчика. Жуть.
- И здесь - война! - выдохнул мастер. - Воспоминания о битве за Европу. Юрий Никулин или Олег Попов освобождает фашистский концентрационный лагерь и встречает там мать своего будущего ребенка Люсию...
- А акробаты будут? - наивно поинтересовался Фет.
- Нет, - жестко отрубил режиссер. - Какие акробаты на поле боя? Ты что, с ума сошел?
- Должны, - уперся, как баран, Фет. - Должны быть акробаты!
- И чему тебя в школе учили? - вспыхнул Станислав Львович. - Ты хоть знаешь, что такое война?
- Нет, - сказал мальчик. - Но я знаю, что такое кино. Без акробатов ваш фильм смотреть не будут.
Здесь женщина трудной судьбы, пользуясь тем, что Фет сидит к ней спиной, демонстративно покрутила пальцем у своего виска.
Режиссер принял ее жест к сведению и взял себя в руки.
- Ладно, - сказал он. - Я подумаю над твоим предложением.
- А Степан? Степан-то здесь при чем? - потребовал Фет продолжения.
Оказывается, Степан ухаживал в цирке за медведями и в свободное время пел под гитару песни собственного сочинения. Он подружился с Жаном и, когда тот захотел следовать за Юрием Никулиным в Советский Союз, спрятал мальчика в ящике для песка.
- Степан - такой современный парень. Вроде тебя, - пояснил дядя Стасик. - Бьет по струнам, суется не в свое дело. В общем, отличная роль. Кстати, позволит тебе исполнить на экране свою песню.
- Если он современный парень, то назовите его другим именем. Например, Нэш, - предложил Фет. - Или Кэш.
- Нэш, Кэш, - помял губами Станислав Львович. - А что это за имена?
- Неизвестно, - сказал Фет. - Но зато - звучат!
- Ладно, - пробормотал режиссер. - А теперь пошли на площадку!
И Фет понял, - шутки кончились. В ближайшие полчаса ему предстоит сделать ответственный шаг, от которого зависит его личная судьба и будущее всего рок-н-ролла в этой забытой Богом и битлами стране.
На негнущихся ногах, задевая гитарой головы работников студии, он зашел в гримерную, где из него довольно быстро сделали брата Зои Космодемьянской, - подвели глаза и брови, зализали непослушные волосы и накрасили губы. Фет посмотрел на себя в зеркало и чуть не сблевнул. 'Нет, это не Нэш!' - подумал он.
- Мы тебя просто поснимаем на фотопленку, - успокоил его дядя Стасик. - А потом под гитару ты что- нибудь нам споешь.
В павильоне Фета ослепили софитами и окончательно выбили из головы веру в людей. Его заставили принимать неестественные позы - гладить шкуру медведя, смотреть сквозь железные прутья клетки и закатывать к небу мечтательные глаза.
- Пой! - приказал режиссер, сунув ему в руки гитару.
Фет, проклиная в душе дядю Стасика, сделал то, что его просили.
- М-да, - задумчиво пробормотал Станислав Львович и вдруг поинтересовался: - Ты - комсомолец?
- Никогда! - пролепетал красный от смущения Фет.
- Нужно вступить! - отрубил дядя Стасик.
- Зачем?
- Это - приказ. Иначе - не пройдешь пробы. И... - здесь Станислав Львович интимно прильнул к уху мальчика, - тебя никогда, никогда не выпустят к твоим жучкам!
Стороны договорились, что через несколько дней пробы будут продолжены и Фета снимут на кинопленку.
Мальчик возвратился домой, как из ледяной проруби.
- Ты что это? - с тревогой спросила мама.
- Я - сын Тани, - ответил он мрачно.
- Ты недоволен? Хочешь стать сыном тети Ксении?
Фету представилось, как его отселяют к соседке, как она ставит ему Робертино и укладывает в накрахмаленную постель.
- Да я так. Просто на студии все уши прожжужали: 'Это сын Тани! Это сын Тани!'. Надоело. Хотя я и не против быть твоим сыном, - пошел он на попятный.
Здесь суровая мама потребовала обстоятельного рассказа. Услышав про комсомол, еще более насупилась.
- Что же делать, сынуля. Ты ведь хочешь сниматься у дяди Стасика?
- Я к жучкам поехать хочу, а не сниматься!
- Тем более. На Дикцию ведь надежды мало... Подвела нас Дикция. До коммунизма будем ответа ждать. Вступай!
На душе у Фета полегчало. Он любил, когда неприятные решения принимались другими. В случае чего можно было все свалить на близких.
На следующий день он подошел к своей классной руководительнице на перемене и заявил:
- Хочу в комсомол!
- Чего удумал?! - душевно спросила его классная руководительница.
- В Ленинский... Красного знамени... Трудовой комсомол! - выдохнул Фет.
- А вот тебе! - сказала учительница, сложив из пальцев кукиш и поднеся его к носу мальчика. - Дуля тебе, а не трудовой комсомол! Дуля в рыло!
Она захохотала, и Фет решил идти в коридор. Потому что если педагог так хохочет, то это значит, что комсомола пока не будет, красное знамя временно сворачивается и прячется под гимнастеркой на груди бойца.
Ее фамилия была Пояркова. От надушенного перманента, высоких каблуков и зычного голоса троечников бросало в дрожь, а Фет был даже не троечник, потому что в математике, которую она вела, он не понимал ни бельмеса и решил этот загадочный предмет вообще не посещать. Но хуже всего было другое - из-за пропусков он окончательно позабыл имя и отчество классного руководителя. И звал ее просто: Пояркова. Впрочем, так называли ее за глаза и другие.
Пояркова считалась человеком волевым и могла ударить по щеке, если ученик спутал синус с косинусом. Муж ее сбежал несколько лет назад с расцарапанными щеками в Свердловск, к очередной жене, которая также оказалась учительницей, но географии. И Пояркова, лишившись главного своего ученика, совсем сбрендила. Если ты, положим, выйдя к доске, не мог найти члены у многочлена, то весь класс задерживали после уроков, покуда неумеха-двоечник мучился со своей неразрешимой задачей. Правда, у Поярковой намечался роман с Котангенсом, интеллигентным горбуном, который преподавал геометрию в параллельном 'Б' и любил поэзию Рильке. Один раз Фет увидал, как волевая высокая Пояркова зарыдала на плече маленького горбуна, и тот, встав на цыпочки, погладил ее по перманенту. В общем, Котангенс являлся единственной надеждой двоечников, хотя бы в том смысле, что Пояркова, сойдясь с ним, пустит свои затрещины на него.
Фет думал, что зычным отказом все и ограничится, комсомольская тема будет закрыта и совесть соискателя облегчена. Но ошибся. После перемены в класс вошла конгрегация веры с Савонаролой во главе и Торквемадой в президиуме. Эти два имени гонителей изящного Фет запомнил из краткой истории искусств, которую им в качестве эксперимента начали читать на внеклассных занятиях пару лет назад и быстренько свернули за одну четверть.
- Федя! - вдруг сказала Пояркова с неожиданной нежностью. - Вы знаете, дети, что удумал наш Федор?
Фет похолодел, а ребята радостно молчали. Ведь если Фет что-то удумал, то занудный урок не состоится и можно будет покивать головами, соглашаясь с доводами Великого инквизитора.
- Э-вон! - вскричала Пояркова, заводя саму себя этим демоническим рыком. - Э-вон! Федька хочет в
