Посожалев об отсутствии подруг, Артамонов, Орехов и Варшавский отправились за продуктами сами. Черемушкинский рынок имел специальный сектор для обитателей ДАСа. Продукты там не были гуманнее в смысле нитратов, просто студенты перлись с ходу почему-то именно в эти ворота.
На углу старуха продавала самогон, вынимая бутыли из ведра с мутной водой. На первый взгляд казалось, что вода - для охлаждения, но на деле бабка прятала подакцизный товар от рдевшего неподалеку участкового.
Артамонов пробовал все подряд. Дотошно, с каждого прилавка. Брал, сколько влезет в горсть. Для полноты эксперимента.
- Ну и что тут нового? - спрашивал его Орехов.
- Черешня и клубника - терпимые, - докладывал Артамонов, - а вот редиска - полный дерибас! Пустая внутри. - Они переговаривались и шли вдоль развала. - Ведь на то он и рынок, чтобы пробовать.
- Возьмите молочного! - пытался завлечь прохожих разбитной хохол из Подмосковья.
- Мне наплевать на брынзы многопудье! - пошел у него на поводу Артамонов и отведал ломтик. - Несоленая. Отлично, - сказал он и завершил стих: - И мне начхать на сливочную слизь!
- Пожалуйста, положите под язык! А запах какой! Мы еще вырастим! Мы можем много вырастить! - причитал человек в тюбетейке, рекламируя жевательный табак насвай. - Или купите арбуз!
- Арбуз - это всегда правильно, всегда - своевременно! подхалимничал Артамонов, сбивая цену. - Нам, пожалуйста, мочегонный!
- Выберу самый сахарный!
- Сказали же - мочегонный! Русского не понимаешь?!
- Харашо, как скажете!
- Давайте у нас будет сегодня туркменский стол! - с энтузиазмом предложил друзьям Артамонов, пробуя восточные сладости. - Купим три литра 'Сэхры', продолговатую канталупу, зеленого чаю (здесь у него чуть не вырвалось - змия) заварим.
- Ешьте сами с волосами! - отказался от затеи Орехов.
- Что касается меня, то я уже сыт, - сказал Артамонов. - Разве что всю эту кислятину притрусить чем- нибудь десертным. - И взял с прилавка кусок шербета.
- А почему именно туркменский стол? - спросил Артур, набив рот зеленью.
- Да потому, что мексиканский я видал в гробу! - объяснил Артамонов.
Будучи жителем авитаминозного края, Артур всегда набирал такой гадости, что только сам и мог ее есть. Он поедал столько чесноку, что даже у соседей никогда не было глистов. Это обстоятельство подвигло Орехова на написание трактата об инвазии народов.
У Артамонова с Ореховым никогда не было денег, особенно в конце сессии. Свои поджарые финансовые курдюки они истощали в первые дни, а потом начинали лепить из Варшавского приют для неимущих.
Несмотря на обилие сумм, вбуханных Артуром во всю эту зелень-перезелень, Орехов и Артамонов изыскивали средства на банку килек в томатном соусе и пару селедок к репчатому луку. Потому что зелень за ночь вяла, а селедка могла сойти и наутро. После этого затарка считалась оконченной и можно было шлепать в ДАС накрывать на тумбочку.
Вернулись в общежитие с полными пакетами снеди. Принесенные овощи побросали в ванну с водой. Следом погрузили бутылки. И от духоты без очереди полезли туда сами.
Артур и в ванной умудрялся не вынимать пальца из носа. К слову сказать, нос Артура, мясистый и с обширными ноздрями, походил больше на приспособление, чем на орган. Артур умудрялся спать на нем, как на подушке. И еще у Артура была сноровка выуживать мизинцем козули из-под самых глазных яблок. Поначалу при выскребывании пазух Артур старался отвернуться от присутствующих, как бы рассматривая на стене какую-нибудь дичь. Стеснение длилось пару сессий, не больше, а потом... Потом в ДАС выбросили рукописного Бродского. Списки пошли по этажам. Сколько философии и гениальности нашли в поэте иные! 'Конец прекрасной эпохи', 'Представление', 'Бабочка' - всего не перечислить! Наконец самиздатовская папка дошла до 628-й комнаты второго корпуса. Единственное, что отметил в Бродском Артур и на чем бы не остановился даже Белинский, - стихотворение 'Посвящается стулу'. Там, в третьей строфе, сиял орифмованными гранями первоисточник, фундамент и оправдание всех артуровских ковыряний в носу:
'Вам остается, в сущности, одно:
Вскочив, его рывком перевернуть.
Но максимум, что обнажится, - дно.
Фанера. Гвозди. Пыльные штыри.
Товар из вашей собственной ноздри'.
Вооружившись столь поэтическим взглядом мастера на застывшие сопли, Артур стал проделывать свое, чисто психологическое - как он уверял, отправление, намеренно принародно. Если при этом кто-то морщился, Артур совал ему под нос замусоленные страницы Бродского и говорил, что на опоэтизированное гением могут фыркать только необразованные люди. Отчего становилось еще противнее. Непосвященным. Орехов с Артамоновым терпели причуду Артура как самые последние интеллигенты.
Всякий вопрос Артур решал бесконечно долго. Он никуда не эмигрировал, хотя постоянно собирался. Телефон- автомат в холле он насиловал часами, перекатывая в карманах тонны монет. Из-за лени отыскать в записной книжке домашний телефон Артур дозванивался даже до тех, кого не было на работе. А в ванной - всегда засыпал. Курсовую работу за первый семестр он сдал уже после диплома.
Поэтому застолье обыкновенно начиналось без Артура. Начиналось до омерзения однообразно - с партии шахмат. Орехов с Артамоновым, чтобы определиться в дебютах, делали по первому ходу. Потом на доске оказывались стаканы, закуска, пепельница. Посиделки входили не спеша в нужное русло. И хотя фигурам с каждым часом приходилось бороться все в более сложных ландшафтных условиях, форсируя пролитое пиво и одолевая перевалы огрызков, игра доводилась до конца. Основная путаница возникала в эндшпиле, когда Орехов приступал к ветчине и ставил на доску майонез. Чтобы не макнуть в эту гадость коня, мало было знать теорию - требовались серьезные навыки. К концу игрищ часть фигур, как правило, терялась, в роли ладьи выступала пробка от вина, чинарик мнил себя пешкой, а за ферзя легко сходил усеченный шпиль костяного памятника погибшим кораблям. Таким образом из плоской игры шахматы переходили в разряд трехмерных. Сыграть до конца можно было только под обширным наркозом. Особенно, когда под руки попадалась доска из облезлой фанеры, на которой черные клетки мало чем отличались от белых.
- Открой еще одну бутылку, - попросил Орехов Артамонова.
- Всю?
- Не умничай.
- Мне повестка пришла, - сказал Артамонов намеренно громко и сделал свой коронный ход Кр e1-f2. Этим ходом Артамонов всегда создавал себе дебютные трудности, чтобы потом было интереснее выкручиваться. - Пошел проверить почту перед отъездом, смотрю - лежит! - поглядывая в ванну, перешел на ор Артамонов. - Ничего не понимаю! - наклонился он к самому уху Орехова и прокричал, чтобы слышал Артур: - Куда-то там явиться завтра, номер части, адрес! Ничего не понимаю.
- Покажи.
- Минуточку.
Артамонов покопался в карманах и протянул бумажку. Орехов повертел ее в руках, проверил на свет и сказал:
- Один к одному.
- Что один к одному?
- Повесточка один к одному.
- Не понял.
- Видишь ли, пятачок, я получил такую же.
- Покажи!
- Минуточку.
Он дотянулся до портмоне и вынул свою. Повестки были идентичными.
- А ты когда получил?
