- Позавчера.
- Почему не сказал?
- Ты же знаешь, я невоеннообязанный. И никому ничем не военнообязан. Подумал, может, прикол какой. Из своих, думаю, кто-нибудь пошутил. А ты почему до сих пор не сказал?
- Я хотел завтра сдернуть с концами, чтобы не возвращаться ни сюда, ни домой. Вроде как никаких повесток не получал. Ты же знаешь, служить я не буду ни за что. По мне лучше прислуживаться.
- Странно, что повестки пришли в конвертах. Обычно такого рода бумаги приходят неупакованными.
- Чтоб никто не прочитал.
- Но, с другой стороны, ни на конверте, ни на самих повестках нет ни штампа, ни печати.
- Может, это Артур подсунул, а потом оборжется над нами, скотина!
- Вполне возможно. Но если он не расколется в ближайшие минуты, значит, не он.
- А кто?
- Давай спросим. Вдруг он тоже получил и молчит по своей дурацкой натуре никогда ни с кем ничем не делиться?
- Давай.
- Эй, вы! Хватит шептаться! Уроды! - забулькал Артур, слыша, как его ф.и.о. поминают всуе.
- Да мы, напротив, хотим узнать, не ты ли подсунул повестки?
- На фиг вы мне сперлись!
- Ответ исчерпывающий, верим.
- Что ж теперь будет-то? - захлопотал лицом Артамонов.
- Что будет?! Что будет?! Война с турком будет! - успокоил его Орехов. Темой его диплома был Гоголь в условиях сеточного планирования многотиражки.
- Верно, это все француз гадит.
- Выходил бы ты, Артур, из ванной, а то у нас тут питейный кризис.
- Иду, - булькнул Варшавский.
По натуре Артур был каботином и привносил в жизнь некоторую манерность. Его фундаментальное надувание щек в физическом смысле основывалось на внутренней философии, которая была глубже, чем заветные гайморовы пазухи. Он с упоением вчитывался в биографии великих, чтобы найти их такими же, как и сам, грехоимущими. Артур с удовольствием отмечал, что такой-то гений в тридцать лет все еще не приступал к сотворению основного труда. Это страшно радовало Артура, он со вздохом делал утешительный вывод, что раз тот, великий, успел, то и он, Артур Варшавский, тоже все свое успеет до капельки. А пока можно ничего не делать.
В команде Артамонов - Орехов - Варшавский двое первых были неразлучны. Встретятся, бывало, утром и ходят целый день вперемешку, пока не установят меж собой взаимно-однозначное соответствие.
Познакомились они на первой сессии. Орехов тут же выдвинул Артамонова в старосты курса. Уже на обзорной лекции стало известно, что Орехов делает третью попытку получить гуманитарное образование. Начал он в Горьковском университете, но, прознав, что оттуда был изгнан Лобачевский, Орехов бросил заведение и из чувства протеста поступил в Ленинградский университет. Там опять неувязка: выяснилось, что из Санкт-Петербургского университета был выперт Гоголь. Пришлось из солидарности оставить и этот вуз. И вот теперь Орехов в Московском университете и не знает, что делать - отсюда, как стало понятно из мемориальной доски, за скверное поведение сто пятьдесят лет назад был отчислен Лермонтов. В этих раздумьях - бороться с царским произволом в высшей школе до конца или закрыть на него глаза - и застал Орехова Артамонов.
- Мои университеты, - ласково называл Орехов свои тщетные попытки расквитаться со старым режимом.
- Не волнуйся, выгонят и тебя, - успокаивал его Артамонов, который сам в Московском университете был почти проездом и полагал, что все приличные люди оказались здесь тоже случайно. Тем более на заочном отделении, заочнее которого не было ни в одном вузе.
Получив техническую 'вышку' и поработав механиком, Артамонов прибыл в Москву, чтобы поступить в Литературный институт, но у приемной комиссии оказался выходной. За неимением времени Артамонов не стал рисковать и на следующее лето избрал заведение поближе к Киевскому вокзалу, чтобы удобней добираться.
На сессиях Орехов и Артамонов держались парой. Артура они выписали в друзья позже, на втором курсе. Увидели, что нормальный с виду телевизионщик - сами они одолевали газетное отделение - мается дурью в полном одиночестве, и пригласили в портерную лавку 'Фазан' попить пива за его счет. Дружба завязалась и пошла как по маслу.
Наконец в дверях санузла во влажной тунике из простыни показался Варшавский. Он устроил очную ставку и перекрестный допрос.
- А ну, показывайте повестки! - потребовал он.
- Вот, смотри, - сунули ему под нос листки.
- Ты же все собирался в Афган добровольцем, - сказал Варшавский Артамонову. - Вот и докаркался.
- Одно дело добровольцем, а когда напрягают, я не люблю.
- Да вы не переживайте, - утешил новобранцев Артур, - это 'партизан' набирают в лагеря. Меня как-то самого чуть не забрили. Благо успели отчислить с физмата.
- Вот и мы об этом. А ты, случаем, не получил какой-нибудь бумажки? спросил Артамонов.
- На фиг мне все это сперлось! - повторил Артур свое любимое высказывание. - А если бы и получил, то выбросил бы на помойку. Ну плесните же, наконец, и в мой стакан! - топнул он ножкой. - Но почему вы об этих повестках до сих пор молчали?
- Думали, прикол, - пожал плечами Орехов.
- Или рассосется, - сделал серьезное лицо Артамонов.
- Такие повестки обычно приходят по месту жительства. Странно, что вам притащили их сюда, в общагу, - здраво помыслил Артур.
- Может, это связано с учебой? - как вариант предложил Орехов.
- Да, по-другому не объяснить, - согласился Варшавский. - Выходит, завтра вы ни по каким домам не разлетаетесь, а добираетесь к месту призвания, - сделал он несложное заключение.
- Выходит, - не стали с ним спорить Орехов и Артамонов.
- То есть, вы умные, а я дурак? - наседал Артур.
- Похоже.
- Ну-ну. Тогда и я никуда пока не полечу, дождусь вас. А куда приказано прибыть?
- В Завидово.
- Недалеко. Может, начинается дележ заповедников? И вас командируют освещать?
- Разбазаривание - это правильно, - поддержал курс реформ Орехов. Каждому по лосю и по сосне!
- И по рогам! - добавил Артамонов.
- А вдруг вас зашлют в какой-нибудь очаг! Сделают корреспондентами 'Красной звезды' и - на передовую! На вашем месте я бы на повестки вообще не реагировал. Выбросил бы в урну - и все!
- За рубеж не зашлют, мы не международники.
- Интересно, Артур, а почему тебе не прислали? - спросил Орехов.
- А он из седьмого батальона, - помог с ответом Артамонов. - У него приобретенный по сходной цене порок сердца и взятый напрокат энурез! перечислил он вероятные мотивы и, загасив окурок в бутерброде, наехал на спарринг-партнера: - Мне уже полчаса как мат, а ты все ходишь своими нечестными пешками!
- Дезертир запаса ты, Артур! - пожурил Орехов Варшавского. Получишь пять лет за неотказ от преступления!
- Боже мой, как хорошо, что меня никуда не призвали! - обрадованно выгнул спину Варшавский. - Сейчас закажем билетики с Галкой и - дикарями на Азов! - взвизгнул он и, повязав салфетку, подсел к пучку сельдерея.
- Надолго не устраивайся, - зашел слева Артамонов. - У нас тут кризис пойла.
- Почему? - возмутился Артур. - Имею право после трудов земных.
