редактор 'Губернской правды' Асбест Валерьянович Шимингуэй начинал писать рубленым боргесом о тереблении льна в Андреанаполисе и еловых балансах Максатихи, а по выходным соблюдал по науке трехпольного земледелия три дачных участка - под озимые, яровые и под пар.
В написании текстов Асбест Валерьянович слыл не новичком. Его перу принадлежало сочинение 'Аптека на грядке'. На авантитуле книги было указано, что копирайт по наследству не передается. Из произведения не вытекало, кому в своих фитонабросках автор импонирует больше - себе или грядкам. Своим именем Шимингуэй был обязан станции Асбест Свердловской области, где был произведен на свет старшиной линейной службы и дежурной по вокзалу. Прорезавшиеся сначала молочные - после ШРМ, а потом и настоящие - после ВПШ - литературные наклонности Асбеста Валерьяновича Шимина спровоцировали нарост на конце first name, с которым фамилия зазвучала краше - Шимингуэй.
Асбест Валерьянович считал себя естествоиспытателем. Таскался по еланям, любил поторчать по делу на кочке среди топей, пока не снимут спасатели.
По молодости Шимингуэй придумал неплохой ход - предложил возродить газету, выпуск которой был прерван в годы репрессий. Идея попала в жилу всякого рода реабилитации были в большом популяре. Газета получилась патриархальной, в ней публиковались постановления и решения.
Ренталловцы долго не могли выловить Асбеста Валериановича. То он был на сессии Верховного Совета, то на охоте. Как-то раз, ожидая его, Артамонов, Орехов и Варшавский курили на крыльце Дома печати. В компанию, под дымок не будет ли у вас папироски? а спичек? а сколько времени? - втесался некто Неудобин, предпенсионного возраста человек в подпоясанной косоворотке навыпуск. Мученики слова разговорились: то да се, трали-вали пассатижи. Выяснилось, что Неудобин - бывший работник 'Губернской правды'.
- Ха! - сказал Орехов.
- Вот, сужусь с ними, - поведал о себе Неудобин, кивнув головой на окна редакции. - А вы что, на практику?
- Вроде того. Асбеста Валериановича не можем отсканировать. То он отпуск догуливает, то в творческой командировке в Андреанаполисе, признался Орехов.
- Ни в какой он не в командировке! На месте он...
- Секретарша говорит, что нет.
- А вы подойдите под окна. Если доносятся переливы, значит, на месте. Его любимое занятие - запереться в кабинете и наяривать на баяне.
- Просто так, без свадьбы?
- Вот именно. А зачем вы его вылавливаете? Там есть замша - Ужакова, - подсказал самозваный маклак Неудобин. - Ольга Робертовна. Переговорите с ней. Кстати, на нее я тоже в суд подал.
- Хотелось бы потолковать с первым лицом, - сказал Артамонов. - На базе газеты мы намерены создать нечто современное, компьютеры поставить, объяснил он тонкости момента.
- Вы что, с ума сошли?! В этот гадюшник компьютеры!
Неудобин разнервничался и, как семечки, стал закидывать в себя таблетки. Потом увлек компанию в скверик и, поглядывая на окна, начал живо насаждать почти детективную эклогу:
- Вот они в показаниях пишут, что вор был свой. То есть Неудобин. Представляете! Какая наглость! Я работал при пяти редакторах! Все таланты. И только последний - выродок! Неудобин был вынужден уйти из редакции ошельмованным! - Рассказчик говорил о себе в третьем лице. - А в редакции, как до его ухода, так и после, продолжались кражи-пропажи. Ужакова посеяла сапоги, у Жеребятьевой увели кошелек. Да, я занимал один с ней кабинет. Но ведь мог кто-то зайти в кабинет, кроме меня! В редакции всегда полно проходимцев - Центр занятости на одном этаже. Неудобин обеспеченный человек, работал на Колыме! Кстати, о птичках. Их не удивляет тот факт, что человек, знающий из книг, что отпечатки пальцев остаются на гладких предметах - стекле, полированной мебели, - вдруг заявляет, что отпечатки могут быть обнаружены на кошельке из шершавой кожи! Я давно заметил двойную игру Жеребятьевой и лицемерное поведение Ужаковой.
По столь изысканным фамилиям - Ужакова, Жеребятьева - можно было решить, что на первых попавшихся слушателях обкатывается крутая современная пьеса-багатель, где характеры обусловлены не только именами дегероизированных персонажей, но и псевдонимом автора.
- Мне раскрылся авантюрный характер Асбеста, - продолжал Неудобин свое сказание, чувствуя, что попал в жилу. Похоже, эта повесть доселе не зачитывалась в один присест. - Асбест с ложным восторгом замечал в разговоре со мной: какой богатый опыт! таких людей надо беречь! А сам обратился в милицию. Будучи уверенным в бесполезности операции, я открыто заявил: не удивляйтесь, если на кошельке обнаружат мои отпечатки! Дело в том, что Неудобин обладает сложным характером. В силу сложности жизненного пути. До журналиста кем он только не работал: музыкантом, в театре кукол, инспектором роно в Сибири. Давайте будем правдивыми до мелочей - никто никогда не обращался в милицию с просьбой провести обыск на квартире Неудобина... Я сам настоял. Меня возмутила наглость, с которой Ужакова взялась руководить сыском... по телефону! Следователь, осмотрев квартиру, сказал: столько не наворовать! Я взял справку из милиции, что ни в чем не виноват, и подал в суд на Жеребятьеву и Ужакову. Кто-то купил говядину, а в холодильнике оказалась требуха... коллектив был вовлечен в интриги. Все говорили: Ужакова доведет дело до смертельной травли! Вы не знаете Ольгу Робертовну! Третьи молчали: поживем - увидим. Далее события развивались на дачных участках. Обратите внимание - Ольга Робертовна видела, как Неудобин сорвал с грядки Асбеста... морковку. И съел ее, не помыв. Вдумайтесь, сколько смысла - Неудобин ворует у самого Шимингуэя! То есть никаких приличий! А Неудобин непоколебим - с детства приучен есть овощи, исключительно помытые кипятком. Про главную битву на земельном участке скажу: никаких малолетних детей там не было. Просто Ужакова отторчала, как копорка, задом кверху излишек часов, обрела давление и набросилась на меня со словами: забери заявление! - Неудобин тек сплошным потоком, словно сосна при подсочке. Как из надрезанного ствола, из него выходила струей смолистая живица негодования. - Газету стряпают случайные в журналистике люди! Жеребятьева вообще перестала ходить на работу. Я пахал один. То ей голову проломят бокалом, то обострение язвы. Лошадь такая! Разве у нее может быть язва? Она силос переварит! Я понял, что массовкой руководит Асбест. Если выгнать меня, то у всех - повышение по службе. А я - неудобный.
Под животный эпос Неудобина сбегали за 'Хванчкарой' и чуть не приняли квалифицированным большинством решение не сотрудничать с Шимингуэем - такой серпентарий эта его редакция! Но уж больно рассказ Неудобина смахивал на тайный план литературного террориста, у которого 'посыпался винт'. Вспотевшему декламатору пообещали помочь - сходить на очередное заседание суда и освистать ответчиков. Неудобин полез в карман за визиткой, но не нашел. Визиток не оказалось и у слушателей. Мелькнула надежда, что расстаться предстоит навсегда и бесповоротно.
Воспользовавшись подсказкой Неудобина, выпасли по баяну Шимингуэя. Когда вошли в приемную, секретарша нырнула в кабинет и долго не выходила. Наконец за двойной дверью стих инструмент, и делегацию попросили войти.
Шимингуэй даже и не пытался вникнуть в суть предложения. Единственное, что он спросил, как компьютерный комплекс стыкуется с линотипом.
- Никак, - огорчил его Орехов.
- Вот видите, возникнут проблемы! - просипел он с придыханием, как дырявые меха.
- Дело в том, что линотип вообще не нужен.
- Вот как? Занятно...
- Исключается вредный этап - отливка букв из металла. Бич высокой печати - злокачественные опухоли. Почти каждый работник, выходя на пенсию, заболевает раком.
- Но ведь мы не типография, - заметил Шимингуэй.
- Для вас - скорость верстки. В газету будут успевать последние новости.
- И этот ваш казус с лотереей, - с трудом выдавил Асбест Валерьянович. Одышка доставала его, даже если он никуда не поднимался.
- Мы могли бы на общественных началах, - предложил Артамонов.
- Эти излишне.
- Упустите время. Наступит момент, когда будет поздно.
- Успеем, - сказал Асбест Валерьянович, похрустывая 'раковыми шейками', хорошо отбивающими запах. - Впрочем, я пришлю к вам компетентную комиссию.
