негодное и что за такое безобразие давно надо заменить беспомощное правительство, он повернул разговор в сторону своего интереса. Обе пенсионерки по-соседски знали Гусянова, однако, кроме того, что Володя – парень холостой, материально очень состоятельный и в общении с соседями безобидный, ничего сказать не могли. На вопрос Голубева – кто о нем может рассказать подробнее? – женщины посоветовали обратиться к Володиной соседке Нине Николаевне, которая второй год у него вроде домработницы и поварихи.
В соседней с гусяновской квартире на продолжительные звонки никто не отозвался. Огорченно вздохнув, Слава посмотрел на обитую коричневым дерматином дверь Гусянова и, не рассчитывая на успех, нажал кнопку электрозвонка. За дверью прозвучала напевная мелодия. Через несколько секунд неожиданно щелкнул замок, и дверь приоткрылась на длину запорной цепочки. Невысокая лет семидесяти старушка в очках, уставясь на Голубева взглядом строгой учительницы, спросила:
– Что нужно, молодой человек?
– Вы, кажется, Нина Николаевна, – наугад выпалил Слава.
– Да, я Нина Николаевна.
– Вот вы и нужны, – Слава развернул корочки служебного удостоверения. – Уделите, пожалуйста, мне с полчасика для беседы.
Старушка внимательно прочитала удостоверение, дважды сверила фотокарточку с оригиналом и только после этого сняла цепочку.
– Проходите, Вячеслав Дмитриевич, – сказала она. – Чем же, позвольте спросить, заинтересовала вас старая пенсионерка?
– Откровенно сказать, меня интересует Владимир Семенович Гусянов, – ответил Голубев.
– С Володей случилась какая-то беда?
– Убили его.
– Во-о-он оно что… – нараспев проговорила Нина Николаевна. – Теперь понятно, почему Семен Максимович умчался отсюда, словно на пожар. – И сразу предложила: – Пройдемте в комнату, присядем.
Просторная, обставленная роскошной импортной мебелью и японской видеоаппаратурой комната с паркетным полом, куда следом за старушкой прошел Слава, походила на уютный зал для приема гостей. На стенах с модными обоями висели красочные миниатюры в бронзовых рамочках. Среди них заметно выделялась увеличенная цветная фотография улыбающейся Лизы Удалой, запечатленной «Кодаком», как догадался Голубев, на резном крыльце таверны в Раздольном.
Усадив Голубева в кожаное кресло, сама Нина Николаевна присела на мягкий стул с фигурной спинкой и заинтересованно спросила:
– Как же это случилось с Володей?
– По неосторожности, на охоте, – слукавил Слава.
На лице старушки мелькнуло недоумение:
– Володя, по-моему, не охотничал. Точнее сказать, никогда не слышала, чтобы он говорил об охоте.
– Давно его знаете?
– С той поры, как поселился здесь. Раньше в этой квартире жили обеспеченные пенсионеры. Однако с обвалом экономики нужда заставила их продать городское жилье и уехать в деревню, где худо-бедно можно прокормиться подсобным хозяйством. Мне тоже не миновать бы этого, но Гусяновы выручили. Стали ежемесячно платить по пятьсот тысяч за то, что кухарничаю, убираю квартиру да обстирываю Володю. Пенсия у меня ничтожная, всего-то двести семьдесят тысяч. Большая часть уходит на квартплату, электричество да газ. На пропитание остаются сущие крохи… – Нина Николаевна тяжело вздохнула. – До шестидесяти двух лет преподавала в начальных классах школы. Трудового стажа – больше, чем надо. На пенсию ушла в восемьдесят девятом году. Установили мне пособие в сто тридцать два рубля. В то время на такие деньги можно было нормально жить. А как пересчет сделали по-новому, оказалась я за чертой бедности. Что творится в пенсионном обеспечении, никто объяснить не может.
– Теперь многие пенсионеры находятся за чертой нормальной жизни, – посочувствовал Голубев и тут же спросил: – Кто из Гусяновых хозяин квартиры, отец или сын?
– Покупал ее Семен Максимович, а документы оформлены на Володю. Он и проживал здесь по- холостяцки.
– Мирно жил?
– Особо не безобразничал.
– А не «особо»?..
– Характер у Володи был бесшабашный. Портило его, на мой, учительский, взгляд, плохое воспитание, – после некоторого раздумья ответила старушка и сразу добавила: – Точнее сказать, парень вообще был невоспитан.
– В чем это проявлялось?
– Буквально во всем. В показной грубости, необязательности, жаргонном языке и во многом другом.
– Примеры из его поведения можете привести?
– Сколько угодно. Володя никогда не знал, где и какие вещи его гардероба лежат. Без меня, будто слепой котенок, он не мог найти не только, скажем, чистые носки или носовой платок, но и переворачивал в платяном шкафу все белье, отыскивая, допустим, рубашку, которая висела на плечиках перед глазами. Разувался всегда впопыхах и оставлял обувь посреди прихожей. Что-то пообещав, часто тут же забывал об обещанном. Любил вкусно и много поесть, но не имел привычки даже кофейную чашку за собой ополоснуть. Каждый вечер или утром приходилось перемывать за ним ворох посуды. Словом, вел себя, будто малолетний ребенок. От моих нравоучений отмахивался словно от назойливой мухи и заявлял, что
