С этого дня он начал вылизывать ведро.
'Тоскуй не тоскуй, а есть-то надо...'
Слабость еще оставалась, но когда Лобик теперь подымался по ночам, он чувствовал себя тверже, и лапы его, раскачивающие решетку, вновь начали обретать силу.
Днем он по-прежнему дремал и старался не замечать, что вокруг.
Надежда на освобождение теплилась в его ослабленной, дремотной душе.
Но проходили дни, ничего не менялось.
Женщина, приносившая еду, разговаривала с ним ласково, называла Мишкой и улыбалась, забирая пустое ведро. Но она вела себя с предельной осторожностью. Стоило Лобику чуть шевельнуться, как тотчас же прикрывала дверцу. Уходя, она плотно двигала задвижку и вешала замочек - простой жестяной замочек со щелкающей дужкой.
Лобик попробовал как-то встретить ее лежа мордой к двери. Она не рискнула открыть, и тогда он, обиженный на самого себя, отошел на обычное место.
- Ну вот, теперь можно, - сказала она и проворно втолкнула ведро.
Замок щелкнул.
Нет, не перехитришь!.. В надежной тюрьме.
В тот вечер он почуял Человека с собакой, когда они еще сидели у реки, дожидаясь темноты. Тяжелый рык поднялся из его груди, но медведь погасил ненависть. Любопытство, зачерненное непроходящей обидой, заставило его ждать, ничем не выдавая внутреннего волнения. И когда он увидел Молчанова, не поднялся, хотя все в нем клокотало. Не будь этой проклятой решетки меж ними...
Ласковый голос Александра Егоровича потряс его, скомкал обиду и пригасил злое чувство мщения. А когда Человек сел у самой клетки и закрыл лицо руками, медведь ощутил странное желание тепла, участия, дружелюбия, настолько сильное, что он едва не поднялся, не приблизился.
Прошло еще несколько минут. Лежал, отвернувшись, медведь. Сидел, сгорбившись, Молчанов. Собака тихонько переступала с ноги на ногу. Роща молчала, погруженная в сон.
Забросив карабин за спину, Молчанов встал, обошел клетку. Решено! Еще раз огляделся, прислушался. Тихо вокруг, никого нет. Опустился на корточки перед дверкой, повертел в руках замочек. Снова встал, даже прошелся по дорожке, вернулся. Волновался. Вытащил из потертых ножен отцовский косырь, верно служивший ему многие годы, осторожным движением вставил острый конец в дужку замка и нажал. Дзинькнув, упала на асфальт исковерканная жестяная коробочка. Он поднял ее, вынул из запора дужку и положил обломки в карман.
- Ну... - тихонько сказал он и еще оглянулся. - Только бы никого ты не встретил, Одноухий! Только бы никого, потому что я не ручаюсь...
Дверка слабо скрипнула и открылась настежь.
Лобик все еще лежал, но взгляд его теперь неотрывно следил за действиями Человека. Что он там делает? В решетке возник прямоугольник, не перечеркнутый прутьями. Можно идти... Идти или бежать? А вдруг новая ловушка? Ведь от Человека все беды, все неприятности...
Молчанов потянул овчара и отошел от клетки в сторону, преграждая путь к шоссе и освобождая дорогу через рощу к реке и к лесу.
Лобик поднялся и, все еще пугаясь нового коварства, пугаясь свободы, к которой так стремился в черные, бесконечные ночи, высунул из клетки плоскую морду, огляделся. В темноте белело лицо освободителя.
- Иди, Лобик. Ну же, ну...
Медведь вылез наружу, потянул воздух. Именно оттуда, от реки, так сильно пахло лесом, прелой листвой, спелыми желудями, холодом, росой, снежными горами... Свободой!
Еще плохо веря в происходящее, Одноухий пошел, вихляя задом. Ноги плохо слушались его, но с каждым шагом прибывали силы, дышалось чаще и глубже, мускулы получили наконец работу, по которой соскучились.
Метрах в двадцати сзади двигался Человек с собакой. Медведь часто оглядывался, но страха уже не ощущал.
Он дошел до обрыва. Дорожка, сделанная для экскурсантов, резко спускалась вниз, косо пересекая крутосклон. Местами огороженная перильцами, она была узкой и опасной. Медведь резво побежал по ней, и когда Молчанов подошел к обрыву, Лобик уже скрылся. Человек осторожно зашагал тем же путем.
В буковом лесу, где было совсем темно, почти под стенами старой генуэзской крепости, поросшей толстыми грабами, Молчанов увидел светящиеся глаза. Лобик ожидал их. Может быть, хотел поблагодарить?.. Глаза исчезли, едва Человек и собака вышли на поляну.
Дальше начинались джунгли.
Александр жалел одежду и не полез через колючки. Он свернул к реке и некоторое время в полной темноте двигался за Архызом то по правому, то по левому берегу, переходя вброд мелководье. Ему, как и Лобику, хотелось уйти подальше от места незаконного действия. Незаконного? Впрочем, как посмотреть...
Миновав усадьбу пригородного совхоза, Молчанов вышел на лесовозную колею и к полуночи оказался далеко от рощи, в глухом лесу. Здесь он набрел на полянку, заваленную сушняком, развел костер и, свернувшись с наветренной стороны у огня, сразу уснул.
Так спят люди, которым удалось сделать доброе дело.
Ни в эту ночь, ни в следующие дни странствий Одноухий ему не встречался, и Архыз не почуял медведя поблизости.
Вряд ли он скоро попадется на глаза людям.
Александр Молчанов изменил свой маршрут. Он пошел к ущелью Мзымты в Желтую Поляну.
Нужно было связаться по радио с конторой заповедника.
Глава одиннадцатая
ПЕСНИ ЧЕРНОГО ДРОЗДА
1
Пришел сентябрь, месяц Сухого Листа, небо над горами еще больше поголубело, а солнце расщедрилось и разогнало все даже самые маленькие облака, полностью очистив красивое небо. По календарю лето ушло, по погоде только разохотилось.
Сухой воздух свободно наполнял легкие, дышалось глубоко и вкусно.
Золотая осень. Переплетенные паутиной кусты, запах спелых плодов и бесконечное синее небо над головой.
Уплыли в прошлое драматические события в верховьях Ауры, чучело погибшего Хобы теперь возвышалось в центре самой большой комнаты природоведческого музея. Его гордо поднятая голова с венцом рогов застыла с таким выражением, словно был он бесконечно удивлен и до сих пор не хотел верить случившемуся; так с вечным недоумением в глазах он и застыл на годы, заставляя посетителей умолкать при взгляде на него.
О Лобике не было никаких вестей.
Проведав в Камышках мать, Александр Егорович вновь собрался через перевал, чтобы на пути, в последний раз за этот год, встретиться с ботаником и вместе осмотреть контрольные делянки на пастбищах. Зимой они решили написать в научный журнал о результатах опыта по допустимой нагрузке пастбищ; не подлежала сомнению истина, что количество травоядных копытных в заповеднике можно удвоить без всякого риска для лугов.
Выслеживая Рыжебокую, Молчанов нашел еще два стада из северянок, пришедших на южные склоны. Начало миграции, положенное погибшим оленем, обрадовало молодого ученого. Перевал уже не отпугивал оленей. Найдут они дорогу на юг до глубоких снегов - и в заповеднике вздохнут свободней: зимняя бескормица не будет бедствием для оленей, Причерноморье станет их вторым домом.
Какой пугливой теперь сделалась Рыжебокая, показала последняя встреча на верхних лугах. Заметив Человека с собакой, оленуха немедленно покинула стадо, с которым ходила, и через сорок часов Молчанов разглядел ее уже в долине верхней Сочинки, за двадцать километров от места первой встречи.
Поди-ка приручи!
Сразу после гибели Хобы, когда в Южный отдел прилетел директор заповедника, чтобы решительно наказать виновников и распрощаться с пособниками браконьерства, они вместе с Котенко обсудили новое положение.
- Мы все-таки наивные люди, - задумчиво сказал зоолог, когда речь зашла об олене и медведе. - Мы
