этого же государства. Неизвестно, что мы будем иметь завтра… Извини, я сейчас немного отвлекусь.
— Пропустите пятьдесят лет в историческом масштабе времени, — сказал он, чуть наклонившись к микрофону.
Экран на минутку погас. Потом зажегся на нем знойный, унылый день. На берегу желтой реки с ленивой илистой водой, в развалинах, лежал огромный город. Обитали здесь теперь ядовитые змеи, скорпионы и прочие твари.
— Неужели это тот?.. — Тамила осторожно взглянула на мужа. Он сидел бледный, подавленный, кусал губы.
— Грег, что с тобой? Ты устал? Может быть, тебе надо отдохнуть?
Грегор будто и не услышал ее. Он сдержанно и глухо проговорил:
— Вчера на этот исторический период машины выдали совершенно другую перспективу города… Некий царь с трудно выговариваемым именем — Навуходоносор — правил отсюда процветающим государством… Завтра же эта картина с самосожжением бородатого царя преподнесет нам еще какой- нибудь сюрприз, толкнув машины на другое, первое попавшееся решение… Плохи дела, Тамила…
— А другие картины? Что дают они?
— С ними не лучше. — Он наклонился вперед и нажал на какую-то кнопку: — Прошу пустить синтез блока решений от этой картины с решениями от «Триумфа Калигулы»…
— Вы недооцениваете потенциальные возможности человека, Грегор.
Гесэр сказал это как обычно очень спокойно. Стоящий спиной к нему Грегор недоуменно обернулся. Он отошел от окна и сел напротив.
— Не понимаю вас. Вы это пришли мне сказать?
— Не обижайтесь. Я говорю не в том узком смысле, как вы это, вероятно, поняли.
Грегором начало овладевать раздражение:
— Так что же вы имеете в виду?
— Ваше отношение к человеку как к разумному биологическому типу. Мне кажется, вы недооцениваете уникальность «хомо сапиенс».
— При чем тут это? Вы что, сегодня расположены к философскому спору? У меня, к сожалению, нет времени…:
Гесэр остановил его.
— Это касается нашего дела. Я думаю, что недооценка интеллектуального уровня человека на разных стадиях его развития сделала Программу некорректной! Именно этим и объясняются нынешние неудачи Центра.
— К вашему сведению, Программу разработал не я один, а лучшие силы науки, сообща. Я только занимаюсь ее воплощением. Вы хотите противопоставить себя им? — убийственно насмешливая ирония прозвучала в голосе Грегора.
— Да, к сожалению, вы не одиноки в своем заблуждении. Иначе не прошла бы такая Программа, — по-прежнему спокойно среагировал на это Гесэр.
— Ну, так что же мы недооцениваем в «хомо сапиенс»? — спросил Грегор, снисходительно дав понять, что говорит от имени «лучших сил науки».
— Вычислять, предсказывать поведение человека, что мы собираемся делать, и тем более управлять его действием могут либо другие разумные существа, находящиеся на несравненно более высоком уровне интеллектуального развития, чем он, либо машины, созданные ими,
— Наши машины, возможно, не смогут вычислять, предсказывать наше же поведение. Потому что, создавая их, мы сами еще более совершенствуемся и в самом деле становимся недосягаемыми для них. Но они могут вычислить деяния человека, например, пятисотлетней давности. Современные биозлектронные устройства более совершенны, чем мозг человека…
— Вот это и не укладывается в моей голове, — резко прервал Гесэр. — В памяти этих устройств действительно больше информации, чем в голове нашего предка пятивековой давности. Но объем памяти еще не показатель ума.
— Вы хотите сказать, что человек с самого начала был таким же совершенным, как сейчас? Вы предлагаете пересмотреть эволюционную теорию?..
— Не извращайте мои слова. Я хочу только сказать, что современные машины по способности думать и рассуждать, возможно, более совершенны, чем мозг какого-нибудь питекантропа, но не людей, историю которых мы хотим восстановить… Думаю, что уже десять тысяч лет назад они думали и рассуждали гибче и свободнее, чем наши сегодняшние машины, — выпалил уже разгоряченно Гесэр.
«Что он замышляет? — думал Грегор, уже почти не слушая его. — Хочет воспользоваться неудачами в экспериментах? Сводить старые счеты?..»
— Я понимаю, что дело не только в вас, — с досадой продолжал Гесэр. — Машиномания. Этим, мне кажется, в разной степени сейчас болеют все кибернетики. Успехи ваши за последнее время огромны. Наука нигде не добилась ничего подобного. Вы оказались в авангарде прогресса вообще. Сейчас критика бессильна против вас — вы победители. Вас трудно судить. Но предостережение, которое пока вам бессильны сделать люди, делают объективные законы природы. Это нынешние неудачи Центра.
Грегор с окаменевшим лицом выслушал эту речь. Потом задал вопрос, который давно уже вертелся у него на языке:
— Гесэр, как вы можете сотрудничать с нами с таким отношением к Программе? Это по меньшей мере нечестно.
— Совесть моя чиста перед всеми, — добрые глаза вдруг превратились в холодные. — Сотрудничаю с вами потому, что Центр на сегодняшний день — единственная организация, где официально занимаются восстановлением истории. Его создание далось нелегко… Он еще найдет правильную дорогу…
«Нет сомнения, он может навредить мне. При случае нанесет удар, чтобы заглушить боль своей давнишней раны. Сейчас ни в коем случае не надо ему давать спуска».
— Вы что, хотите выступить против метода экстраполяции сюжета? Вас же сотрут в порошок в два счета.
— Я знаю, Грегор, сейчас вы на коне. Он растопчет любого, кто станет на его пути. Но он уже слепой, этот конь. Скоро споткнется… Плохо то, что он будет скакать до тех пор, пока не споткнется, увлекая за собой жертвы… Когда же тех, кто на слепых конях, будут останавливать люди, притом до их падения… до жертв.
Грегор будто совсем ушел в себя. Гесэру показалось даже, что он вообще не услышал последних слов. Но неожиданно он поднял голову и посмотрел ему в глаза:
— Послушайте, Гесэр, говорите на нормальном языке. Последнее время у вас сплошные метафоры, намеки. Что вы хотите от меня? Может быть, вам лучше уйти из Центра?
— Уходить я не собираюсь. Надеюсь увидеть здесь восстановленную историю, — с трудом сдерживая себя, ответил Гесэр.
— При вашем отношении к Программе?
— Да! Я не верю в Программу, — резко прервал его Гесэр. — Но верю, что Центр, в конце концов, найдет способ восстановления истинной истории, когда-то уничтоженной злодеями.
— Не злодеи уничтожили ее! А такие же, как и мы с вами, люди, из лучших побуждений! Они смогли внушить населению планеты, что причиной возможных кровавых конфликтов в будущем могут быть исторически сложившиеся претензии народов друг к другу еще на Земле, различие их вековых традиций и, наконец, национальное самосознание, опять же связанное со знанием своей истории. Народы поверили в это и уничтожили историю… Если эта концепция была ошибочной, то это ошибка всей планеты.
— Так не бывает. Не верю я в это! Истинные намерения сил, уничтоживших историю, нам пока действительно до конца не ясны. Скорее всего они это сделали из расчета, чтобы население скорее забыло все, что связывает его с Землей. Но не о них сейчас речь. А об их сторонниках и последователях. Это они быстро смекнули, что после полного уничтожения истории народы превратятся в скопище духовно нищих, безвольных людей без прошлого, без традиций. Они увидели в этом соблазнительную возможность формирования из однородной, податливой, пластичной массы типовых, легко управляемых производительных сил. Это они сделали все, чтобы люди сразу после «уничтожения» не спохватились и не
