начали предпринимать меры для сохранения истории, пусть даже нелегальными путями. Они всячески устрашали людей ужасами войн, в которых якобы повинно только знание истории… Сейчас-то люди понимают, что на Земле войны скорее всего объясняются иными, более убедительными теориями…
— Ладно, не нам с вами об этом судить. Вы мне скажите, наконец, у вас есть что-нибудь серьезное взамен Программы?
— Сейчас я не смогу предложить вам новый подход. Но считаю, что его надо искать. Надо выделить силы для его поиска. В одном я уверен, что это будет не метод вычислений… Метод вычислений даст в лучшем случае фальсифицированную историю без глубины, мудрости…
Оба поняли, что дальше разговор не получится совсем…
Центр трясло от нескончаемых неудач. Уникальное совершенство человека по сравнению с другими объектами, «поведение» которых привыкли вычислять, оказалось непростительным образом недооценено авторами Программы при ее составлении…
Через разочарования кибернетики начали понимать, что никакие ситуационные операторы не смогут предсказать возможные решения, принимаемые людьми при чрезвычайных обстоятельствах. Гибкость корреляции, параметров субуравнений далеко недостаточна, чтобы отразить взаимовлияние людей и общества.
Человек, даже десятитысячелетней давности, является неразрешимой задачей для самых современных вычислительных машин сегодняшнего дня…
Эксперименты над картинами давали взаимоисключающие варианты развития истории. Синтез решений от различных полотен приводил к еще большему хаосу. Такое событие планетарного значения, происшедшее некогда на Земле, как завоевание неким Александром Македонским стран Востока, разыгрывалось то в седьмом веке новой эры, то вдруг переносилось на два тысячелетия назад. Причем, этот Александр выступал то царем Египта, то полководцем с туманного британского острова. Если сегодня машины красочно рисовали зарождение некой Земной религии — зорастризма — как следствие ужасов так называемой второй мировой войны, то назавтра самой молодой религией выступал иудаизм.
Только события пяти-, от силы десятилетней давности с момента, зафиксированного в картине, повторялись более или менее устойчиво. Огромнейшая информация, заложенная в сюжет и детали картин, позволяла в достаточной степени однозначно решать ПТС для этих малых промежутков времени. Но это были лишь короткие мгновения на фоне многовековой ИСТОРИИ. Между ними оставалась непрочитанной бесконечная цепь событий.
В начале работы эти неудачи принимались как результаты несовершенства программы вычислений. В течение многих месяцев они строились и перестраивались заново и заново. Для работы привлекались лучшие силы кибернетики планеты… Когда начало проясняться, что не в программах дело, в Центре начался разлад. Рождалось открытое недоверие к Программе. Объявились целые группы, заявившие о предвидении ее несовершенства с самого начала работы. Все смелее и смелее высказывали свое мнение биологи, психологи и физики. Таяла скованность, охватившая эти науки перед лицом огромных успехов вычислительной математики и кибернетики. Все чаще то там, то здесь звучало еретическое «не все в мире поддается вычислению».
Гесару сообщили, что биолог по имени Сурхан просит принять его. Вначале Гесэр не обратил на это внимание — в последнее время не было отбоя от подобного рода просьб. Работа Центра оставалась под пристальным вниманием всей планеты. Специалисты, в основном крупного масштаба, из разных областей науки всячески пытались приобщиться к его престижной деятельности. При слишком напористых атаках Гесэру также приходилось принимать их и тратить время преимущественно на бесполезные дискуссии.
Через две недели биолог опять напомнил о себе. Гесэр понял, что молчанием ему не удастся отвязаться от него. Выбрав свободную минуту, он набрал по клавишам на черной блестящей панели видеотелефона номер, указанный на карточке биолога. Через несколько секунд, в течение которых экран мягко переливался успокаивающей цветомузыкой, на нем появилась молодая женщина.
— Я Гесэр из Центра по восстановлению истории. Мне нужен биолог… — Гесэр заглянул в карточку, — Сурхан.
Женщина кивнула, приятно улыбнувшись, и ушла с экрана. «Сейчас решим, приму я тебя или нет».
На экране появилось лицо молодого человека, лет двадцати пяти-двадцати шести. Он вежливо поздоровался и очень серьезно повторил просьбу, известную Гесэру по карточке, и добавил:
— Я не займу у вас много времени.
«Уверенный, даже несколько самоуверенный. Но, кажется, его надо принять — явно выраженный положительный комплекс начинающего ученого». Молодой человек получил аудиенцию на следующий же вечер…
Он зашел к Гесэру буквально через несколько секунд после того, как на экране небольшого монитора в левом углу стола зажглась надпись: «Беседа с биологом Сурханом. Тема не сообщена. Время аудиенции — 20 минут».
— Я вас слушаю, — сказал Гесэр после того, как Сурхан сел напротив. Руководитель службы цветоанализа продолжал изучать его, всматриваясь в лицо. Сурхан, напротив, казалось, совсем не интересовался человеком, тс которому пришел. Он начал говорить, не отрывая глаз от экрана монитора, на котором все еще светилось напоминание о его визите.
— Я знаю, что в последнее время Центр терпит неудачи. Мне неизвестно, с какими именно трудностями вы имеете дело, но думаю, что при выбранном вами методе восстановления они должны проявляться в виде неоднозначной воспроизводимости восстанавливаемых вами событий. Это, в конце концов, должно привести к провалу всей Программы…
«Что это, набивается в единомышленники? Так примитивно, в лоб?» — непроизвольно мелькнуло в голове у Гесэра.
— Я хочу поговорить с вами о методе, не страдающем этим недостатком.
— Почему со мной? Ведь в Центре много специалистов. И биологи есть.
— Мне нужен физик, — Сурхан впервые поднял на него глаза.
«Нет, тут что-то есть. Парень, кажется, пришел по делу».
— Рассказывайте.
Сурхан ненадолго призадумался. Потом, быстро бросив взгляд на цифру «20» на светящемся экране, откинулся на спинку кресла.
— Вы знаете, уже почти двести лет, как мы «болеем» биополями. Мне кажется, мы настолько привыкли к этой болезни, что если вдруг завтра выяснится, существуют реально эти поля или нет, большая часть человечества скорее всего разочаруется, независимо от того, отрицательным или положительным будет ответ. Ведь мы здорово пользуемся этой неопределенностью. Как она разнообразит нашу жизнь: если чего не понимаем в психологии человека — сваливаем на загадочную роль биополей, гипнотизеров, показав номер, с нескрываемой гордостью намекаем на свою власть над биополями; я не говорю о тех везучих, кто с помощью этих же полей усилием воли двигает диваны с одного угла комнаты в другой.
«Что такое! Не хватало мне популярной лекции. Неужели я ошибся в парне?»
Глаза Сурхана настороженно блеснули. Он увидел досаду Гесэра, но продолжал, не выдав этого голосом.
— Сейчас-то уже ясно, если даже и обнаружится это поле, оно ни по виду, ни тем более по свойствам не будет иметь ничего общего с тем, что нам было знакомо до сегодняшнего дня. А мы все пытаемся представить его, естественно, по образу и подобию привычных нам электрических, магнитных или, в лучшем случае, более экзотичных гравитационных полей…
«Да, видимо, на этот раз я действительно дал промах. Надо как-то остановить его… Только вот не хочется обидеть…»
— …Несмотря на то, что проблема эта уже не имеет своей былой солидности и стала темой застольных споров и разглагольствований дилетантов и обывателей, тем не менее она остается научной проблемой, во всяком случае, ее еще никто не вычеркнул из числа научных… Как специалист по биохимическим процессам в мозгу я считаю, что существует какая-то субстанция — поле, волны или еще
