Я дернулся:
– Ничего не мог с собой поделать.
– Порежу тя снова. Если захочу.
Он вытащил нож.
О Господи. Я стиснул зубы и зажмурился, стараясь не заплакать.
Резкий укол в плечо. Я дернулся в сторону и открыл глаза. Он ухмылялся.
– Ну и что? – заговорил я дрогнувшим голосом. – Я тоже бы так смог. Если бы нож был у меня.
– Это кто тут трущобник? – угрожающе проговорил он.
– А разве ты не из них?
– Я мид, – подумав, изрек он наконец.
Нужно продолжать с ним разговаривать, чтобы он не начал бить меня снова. Похоже, он испытывал ко мне уважение за то, что я сопротивлялся. Я спросил:
– Как тебя звать? Мид?
– Я ж говорю, Пуук. А тя?
– Джаред.
– Джаред, – произнес он незнакомое слово. – А племя?
– Не понимаю… Я из Вашингтона.
– Я был. – Он усердно ткнул себя пальцем в грудь. – Чанг брал!
– Как скажешь. – Я пошевелился. – Руки болят. Развяжи меня.
– Не, – он поднял голову вверх, к дневному свету. – Хочу мзду.
Теперь, когда он вроде бы успокоился и был в состоянии рассуждать, я не хотел, чтобы он уходил.
– Пуук, если ты меня отпустишь, мой отец даст тебе вознаграждение.
– Это чё – возграждение?
– Деньги.
– Уже взял, – он сунул руку к себе в карман, вытащил несколько смятых банкнот и похлопал меня по брюкам. – Оттуда.
– Проклятый вор! – Я снова попытался освободить руки.
– Теперь мои.
Он встал.
Я сдержал себя.
– Подумай, сколько денег ты получишь, когда освободишь меня!
– Не. Я тя продам.
Я содрогнулся. Одному только Богу известно, чем это все закончится.
Он потрогал мои носки, точно прицениваясь, сколько они могут стоить. Только сейчас я понял, что на мне нет ботинок.
– Щё вернусь, верхний.
Он подпрыгнул, ухватился за люк, подтянулся и исчез.
Я снова съежился в углу. Кто он такой? Почему мучает меня? Он забрал у меня половину одежды. Неужели заберет и остальное? Что тогда? Я постарался отогнать страх перед неизвестным. На спине выступила испарина.
Я скрестил ноги, подавляя желание помочиться. Скорей бы вернулся этот нижний.
Время шло. Я старался сидеть неподвижно, чтобы не потревожить рану на груди и ободранные кисти. Интересно, что раньше было в этом здании? Лифт отделан латунью. Полуистлевшее покрытие пола, похоже, раньше было роскошным ковром.
Мне стало тревожно, и я начал громко звать на помощь, пока не охрип. Никто не ответил.
Я стискивал ноги, надеясь, что Пуук все-таки вернется раньше, чем я намочу штаны. Это было бы непереносимое унижение.
Становилось все темнее. Я слышал, что оставаться ночью на улице очень опасно. А если он не вернется? Я поежился, несмотря на жару. Совершенно беспомощный, руки связаны за спиной – без Пуука я умру от голода или от жажды. Кабина лифта станет мне гробом. Отец так и не узнает, что со мной случилось. Я с тоской вспоминал свою комнату в нашем коттедже. Что-то скрипнуло.
– Пуук? – стало уже слишком темно, чтобы разглядеть. – Мид?
Молчание.
Я забеспокоился, потом обезумел от страха. Если я останусь здесь один на всю ночь – связанный, покинутый, точно рехнусь до утра.
