Рядовой красноармеец Иван

Это — че­ловек неопределенного возраста, но, как правило, убеленный благородными сединами. Это мудрый, рассудительный и ве­леречивый резонер. Когда-то он носил лапти или блестящий цилиндр, сейчас его одевают в стро­гий деловой костюм или смокинг от Версаче. Он — отличный работник и беззаветный семьянин. Он никогда не опаздывает на работу и уходит с нее позднее всех. Он не пьет ничего, кроме шампанского, да и то по большим праздникам. Его не могут соблазнить самые сног­сшибательные красавицы, — он верен матери своих детей. Он постоянно занят по горло, то и дело мотается за бугор и всегда перегружен делами своего успешного бизнеса.

Но он находит время правильно воспитывать своих детей. Обычно он применяет для этого одни только нудные нраво­учения, но его дети, как это ни странно, вырастают порядоч­ными людьми. И, что еще более странно, такой литературный положительный отец не вызывает у своих близких чувства оскомины и тошноты, в отличие от чи­тателей.

О нейтральном литературном отце сказать почти нечего. Это — ноль. Он никудышный работник и такой же отец. Его не уважают товарищи по работе, шпыняет начальство, не лю­бят женщины. Он почти не пьет, но этого никто не замечает. Ни на героизм, ни на подлость он не способен. Он не изменяет сво­ей жене, но ее это только раздражает: ты не способен даже на это! И дети его растут, как лебеда в заброшенном огороде, в зависимости от внешних обстоятельств.

Интереснее всех в литературном плане отец отрицатель­ный. Это понятно. Мы все очень не любим отрицательное и стремимся ярко показать это. Отрицательный отец красочен и многолик. Он может быть люмпеном-алкоголиком или со­лидным бизнесменом, маргиналом или временно процветающим ка­ рьеристом, коррумпированным чиновником-стяжателем, оборотнем в погонах или даже преступни­ком. Он может быть внешне порядочным, может даже зани­мать высокую государственную руководящую должность, но автор, в конце концов, с на­слаждением срывает с него фальшивую социальную личину. И он предстает перед осуждающим взглядом читателя во всей своей непривлекательной сущности: иногда — в одиночестве, а зачастую вместе со своими копиями-детьми. У этого отца множество масок, но все они уже изрядно примелькались.

Возможно, читатель осудит меня, но я рискну задать во­прос: а каким был отец Павлика Морозова?

Конечно, плохим, даже очень плохим — это мы, люди старшего поколения, хорошо знаем еще с дошкольного возраста. И все-таки: какой он?

Он плохой человек, потому что оказался вместе с расхитителями колхозного добра. Но он воспитал сына-пат­риота.

Он плохой отец, потому что не стал для сына иде­алом, но в недоброй памяти год всеобщей и поголовной коллективизации колхозники дружно избрали его председателем. Избрали именно его, потому что наделись, наверное, на его способность защитить их от бездушной власти. 

Так какой он, отец Павлика Морозова? Отрицательный, нейтральный или положительный? И какие чувства он испы­тал, когда узнал о страшной гибели своего сына Павлика от руки деда — своего отца?

А какой отец у гайдаровского барабанщика, судьба которого волновала много поколений советских подростков? Хороший или плохой? Какие отцы воспитали тех наших лидеров, которые с легким сердцем разрушили великую сверхдержаву, отдали на разграбление богатейшее народное достояние и ввергли наш великий народ в нищенское существование? В нашей стране сейчас средняя продолжительность жизни одна из самых низких в мире. Однако один из наших министров публично пожаловался, что пенсионный фонд страны пуст, ибо его ведомство не рассчитывало, что пенсионеры будут жить так долго. Какой отец воспитал этого человеколюба?

Трудно отцу на Руси. Недаром стало крылатым выраже­ние одного из литературных отцов: «что за комиссия, Созда­тель, быть взрослой дочери отцом!» Пожалуй, не один из нас, вспоминая Фамусова, украдкой вздыхал: тому еще повезло, у него росла дочь, а не сынок.

Поэтому, вознося наши молитвы женщине-мате­ри, вспомним об отце, задвинутом на задворки литературы. О том, который, случается, выпивает, но частенько получает премии, а иногда даже награды. О том, который нет-нет, да и бросит недобродетельный взгляд на чужие женские ножки, но всю зарплату до рубля отдает своей жене. О том, который порой украдкой уходит с работы — встретить в своей квартире мастера Интернета, что­бы вечером его дети могли насладиться прелестями мировой паутины. О том, который сегодня остается в своей фирме на аврал, а завтра моргает глазами перед безжалостной классной руководительницей.

Вспомним обо всех этих отцах, которых легион, и без ко­торых, пожалуй, не было бы России, тысячу лет удивляющей мир загадочностью русского характера.

Мой отец - Иван. Он Иван для своей матери, моей бабушки. Он Ванюша для своей жены, моей мате­ри. Он русский иван для тех, от кого он в 1941 году прикрыл Родину, чье победоносное наступление он задержал ценой своей жизни. Задержал на исчезающее малое мгнове­ние, но из таких мгновений, за каждое из которых заплачено чьими-то жизнями, сложилось время, которое дало возможность моему народу собраться с силами и разгромить врага.

Никто не знает, где он погиб. Никто не знает, когда он по­гиб. Никто не знает, как он погиб.

Никто никогда — где, когда и как оборвалась жизнь рядо­вого красноармейца Ивана. Он пропал без вести.

О наших пропавших без вести написано много. И еще больше будет написано, потому что мой народ велик. И он останется ве­ликим, пока бережет память о своих пропавших без вести сынах.

Герои есть у всех народов. Их чтут, берегут их память. Ставят им памятники. Но только великие народы берегут па­мять о пропавших без вести.

Мой народ в нескольких поколениях хранит память о наших пропавших без вести, он пронес эту память через все жесточайшие попытки вытравить ее из сознания людей. В советский период наши правители хладнокровно и продуманно уничтожали память моего народа об отцах и де­дах, которые «до восемнадцатого года» занимались не тем, что поощрялось анкетами. Они грубо обрубали корни моего наро­да, идущие от отцов и дедов — «врагов народа». В демократической России кто-то точно так же старательно обрубает корни фамильной памяти о миллионах рядовых членов коммунистической партии и комсомола.

Сейчас большинство руководителей всех рангов, чиновников, деятелей искусства и литературы, когда говорят о себе, то всячески подчеркивают, что они никогда не состояли в КПСС, в комсомоле и даже отказывались вступать в пионеры по идейным соображениям. Это сознательная, наглая ложь ради популярности. Практически все наши представители власти всех уровней, руководители предприятий и организаций выросли из советских профессиональных комсомольцев и коммунистов. И такой массовый отказ от своего прошлого, - это уже политика в масштабах государства. Советский Союз погубила тотальная ложь сверху донизу. И сейчас опять затаптывается былое, искажается история, - в который раз за последние сто лет.

После величайшей в истории Победы наши советские правители десятилетиями втаптывали в грязь память моего народа об отцах и де­дах, пропавших без вести, погибших в фашистских концла­герях и переживших плен, — как о предателях Родины. Прошли годы, в стране сменился правящий режим, но манеры правителей не изменились. Они по-прежнему ничего не хотят знать о миллионах безвестных героев, чьи не погребенные кости до сих пор тлеют в лесах, степях и болотах.

И только мой народ бережет память о своих пропавших без вести воинах — без этого он бы перестал быть народом. Так было и так будет, потому что наш русский человек испокон веку идет в бой, не думая о почестях при жизни, не думая о славе посмертной. Идет на смерть, идет умирать, потому что так надо. Идет умирать, потому что только своей гибелью он может приблизить победу. Идет умирать, потому что прославленные наши полководцы не оставляли иной раз своим солдатам другого выхода.

И простой человек умирает или «по-русски рубаху рванув на груди», или с незаконченным яростным матюгом, или с рвущимся из серд­ца лозунгом-выкриком. А чаще — молча. И никакие картины прошлого не успевают пронестись перед его мысленным взглядом, — как это любят изображать писатели, — у тех, ко­го внезапно бросает на землю пуля или осколок, кого разди­рает в кровавые клочья взрывная волна, кого размазывают по земле стальные танковые траки.

Память о пропавших без вести мой народ бережет, даже когда ничего не осталось для такой памяти: ни «похоронки», ни могилы — ничего, кроме факта, что человек когда-то жил, и вдруг его не стало. Память