в них еще не рассыпались в прах, и узнать фамилии погибших не составляло особого труда. И дело не в жестокости или безразличии советской власти. Скорее, все объясняется чисто меркантильными, монетаристскими соображениями.
Наша родная советская власть всегда отличалась экономностью и расчетливостью, когда речь шла о выплатах своим гражданам. Ведь если признать всех пропавших без вести погибшими участниками войны, - это сколько же денег надо вынуть из государственного кармана и отдать родственникам погибших? Страшно подумать! Гораздо проще продолжать числить этих безвестных защитников родины пропавшими без вести.
И вот уже почти 70 лет со стороны государства не делается ни малейших попыток розыска останков советских воинов и установления их личности. Ведь даже останки командарма-24 генерал-майора Ракутина обнаружены лишь через 55 лет после его гибели, и это произошло во многом случайно, благодаря редкостному упорству добровольных энтузиастов.
В большинстве цивилизованных стран государство относится к пропавшим без вести иначе. Через несколько лет после их исчезновения, - в каждой стране установлены свои сроки, - если их судьба остается не выясненной, пропавших без вести зачисляют в списки погибших с соответствующими социальными последствиями для семьи.
Правда, так делается не везде. В нашем человеколюбивом государстве так не делается. Насколько мне известно, и в той же Германии пропавшие без вести могут перейти в категорию погибших только после мучительных бюрократических проволочек.
Если на местах былых сражений, пусть в тех же вяземских лесах, кто-то найдет останки немецкого солдата с уцелевшим личным жетоном и перешлет жетон родственникам погибшего, - это еще ничего не значит. Немецкий чиновник в соответствующей социальной организации просто переложит папку с личным делом погибшего с полки «пропавших без вести» на полку «безвозвратных потерь». Этим дело и ограничится. А «безвозвратные потери», - это совсем не то, что «погибшие». И безутешным родственникам этого погибшего немецкого солдата придется очень долго околачивать бюрократические пороги, чтобы добиться для своего покойного предка статуса погибшего участника войны.
Все точно, как у нас. Как говорят материалисты – единство и борьба противоположностей. Однако бюрократизм немцев я могу понять. Ведь им приходится иметь дело с безвозвратными потерями фашистского Вермахта, а это в современной демократической Германии дело весьма деликатное, и спешка тут противопоказана, как с политической, так и с гражданской точки зрения. А вот почему в нашей победившей стране проявляется такой же бюрократизм по отношению к жертвам Великой отечественной войны, - это моему разумению недоступно.
Если мой отец погиб в Вяземском котле, то установить его судьбу и, тем более, найти его могилу практически невозможно. Мой отец мог погибнуть еще в самом начале сентября, сразу после своего последнего письма домой. Тогда 24А последним лобовым генеральным штурмом вытеснила немцев из Ельнинского выступа. 103 сд вместе с другими дивизиями пошла на штурм, и в ее составе Ельню атаковали красноармейцы 746 стрелкового полка, в котором служил мой отец.
Потери Красной Армии под Ельней огромны. Насколько мне известно, 103-ю сд сформировали в конце августа 41-го вместо разбитой вдребезги 103-й мд. А после героической победы в этой эпопее от 103 сд, которая перед началом последнего генерального штурма Ельни имела полную штатную численность и состояла из трех свежих стрелковых полков, двух артиллерийских полков и 9 отдельных батальонов и дивизионов, после всего одной недели генерального штурма осталось, как докладывал в Ставку маршал С.М. Буденный, 1743 человека. Это меньше одного стрелкового полка! Так что для моего отца гибель при последнем генеральном штурме Ельне весьма вероятна. «Там шли такие бои, что хоронить убитых было некогда», - это слова участника тех боев, А Мокана из 19 сд, которая тоже потеряла под Ельней только в последнем генеральном штурме почти всю свою штатную численность.
Мой отец мог чудом уцелеть в Ельнинской бойне, но и после нее 24 армия не прохлаждалась на своих отвоеванных позициях. Здесь все три недели до начала «Тайфуна» шли ожесточенные бои местного значения. Отец мог погибнуть или «пропасть без вести» в этих боях.
Если мой отец действительно служил в 103 сд, то он мог погибнуть в начале октября, при обороне Ельни от немецкого наступления. 103 сд прикрывала с запада от Ельни шоссе Смоленск-Козельск и, наверное, первой из дивизий 24А вступила в бой с центральной Ярцевской группировкой врага. Она, как и все наши войска, не отходила с занимаемых рубежей без боя, яростно сопротивлялась превосходящим силам врага. Деревни западнее и юго-западнее Ельни, где дралась 103 сд, по несколько раз в день переходили из рук в руки. Оставила свои позиции она лишь по приказу на поспешный отход.
Мой отец мог погибнуть при движении «группы Ершакова» от Ельни на Дорогобуж, ведь 103 сд шла в арьегарде дивизий 24 армии и отбивалась от наседающих на нее войск второго немецкого эшелона. Он мог погибнуть на любом шагу этой группы от Дорогобужа к Вязьме вдоль болотистой речки Осьмы. Немецкие разведывательные самолеты видели каждый шаг этих войск, немцы точно знали, где находятся наши войска каждый час и каждую минуту. Весь этот марш войска «группы Ершакова» совершали под непрерывными бомбежками немецкой авиации, под ожесточенным артилерийско-минометным огнем противника, их со всех сторон поливали свинцовым дождем пулеметы врага.
Смерть могла настичь моего отца при отчаянных попытках войск «группы Ершакова» вырваться из котла у самой Вязьмы. Усталые от долгого, почти трехсуточного марша с боями без передышки по лесам и болотам, голодные бойцы штурмовали немецкий «Стальной щит» без поддержки нашей авиации, без артиллерийского прикрытия. У них уже наверняка закончились патроны, и единственным их оружием к тому времени оставался трехгранный штык винтовки Мосина.
И он мог в любом этом месте, в любой день первой половины октября попасть в плен и позже погибнуть в немецком концлагере. А может быть, он вместе с товарищами перешел к «партизанской борьбе», как пишет энциклопедия, и погиб какое-то время спустя. Вот и все, что я смог узнать о его судьбе, если это можно назвать знанием. Но я знаю главное. Мой отец участвовал в самой кровавой битве 1941-го года и погиб за Родину, выполняя приказ командиров.
Наиболее активные сражения в Вяземском котле происходили 7-13 октября. После 14 октября крупных боев там уже не велось. А по заснеженным улицам Дорогобужа, Вязьмы, Ельни и Смоленска потянулись бесконечные колонны наших пленных. Немцы с удовольствием фотографировали их, и в руках исследователей сейчас оказалось много таких снимков, свидетельств нашей великой трагедии.
В районе Вяземского котла первый снег выпал 6 октября. На немецких снимках в темных колоннах наших пленных то и дело встречаются фигуры в белых нательных рубахах, в белых кальсонах, без головных уборов. Видимо, это советские командиры. Немцы сдирали с пленных добротное командирское обмундирование: офицерские шинели, фуражки и шапки, суконные гимнастерки и галифе. Снимали с пленных кожаные офицерские сапоги. На этих же снимках частенько встречаются босые пленные, отчетливо видны их голые ступни на неглубоком еще снегу.
Этих несчастных в «лучшем» случае ожидала скорая гибель от жесточайшей простуды, но, вероятнее всего, их ждала долгая, мучительная смерть из-за гангрены обмороженных конечностей. Да и остальным практически не оставалось надежды выжить. Немцы не собирались тратить продукты питания и медикаменты на такое немыслимое количество пленных. Они просто оставляли пленных в открытых загонах из колючей проволоки на окраинах городов или даже в чистом поле. Над колючей проволокой возвышались утепленные будки для часовых с пулеметами. Выживайте, русские свиньи, как хотите. До весны доживали единицы.
В документальном фильме «Ржев», посвященном стратегическому таланту Г.К. Жукова, есть вставки из немецкой кинохроники о наших пленных. Немцы огородили колючей проволокой противотанковый ров и загнали в этот ров столько пленных, что люди могли только стоять плотной толпой плечом к плечу. Не сесть, ни тем более лечь никто из пленных не мог. А немцы, цивилизованные европейцы, потомки Гете и Бетховена, развлекались. Они швыряли в ров объедки со своего стола и весело смеялись, когда умирающие от голода люди дрались из-за этих объедков. Что делать, высокая европейская культура.
В районе Дорогобужа, в тех местах, где шла «группа Ершакова», немцы загнали наших пленных в четыре таких рва. Ни еды, ни медицинской помощи, ни теплой одежды пленные не получали. Среди пленных в таких «концлагерях» попадались военные врачи, но они не имели ни бинтов, ни инструментов, ни медикаментов. А зима 1941-42 гг. выдалась на редкость суровой, морозы доходили до минус 40 градусов.
