прорезаемая сверкающей молнией. Налетевший с гор ветер погнал на хлебном поле золотом блеснувшие на солнце пшеничные волны. Почувствовав боль в ноге, Мартьян потер коленку, дождавшись конца воспитательной речи Михаила Лукьяновича, сказал:
– Ладно, Миша, персоналку заведешь на меня потом. А сначала дай мне провести испытание в последний раз. Я заменю иглы и на втором битере. Понимаешь теперь, в чем наша ошибка?
– Оставь свои фантазии. Слушать не хочу.
– Уверяю тебя!
– Вздор! Вон сюда главный инженер едет. Будет нам баня.
Соколов шагнул к приближавшейся машине.
– Стоите, знаменитые? – вылезая из кабинки, крикнул Спиглазов.
Он был очень расстроен. Серые глаза смотрели строго и недружелюбно.
– Кукарекуем, Роман Николаевич. – Соколов объяснил причину поломки, взглянув на Мартьяна, добавил: – А тут еще у меня изобретатель нашелся. Снял иглы…
– Почему же нож не поставили? – прервал его Спиглазов.
– Нож ставили, все равно полотно забивается. Агрегат не приспособлен к такой соломе, – ответил Мартьян.
– Ты уж, изобретатель, помалкивай. Я сам объясню, – сказал Соколов.
– Если мы еще план уборки сорвем, гроб нам всем.
Спиглазов мрачно насупился. Взглянув на Соколова, прибавил со вздохом:
– Мне с тобой поговорить нужно. Пойдем. Такие дела творятся!..
Спиглазов взял Соколова под руку и повел по заросшей ковылем меже. Мартьян, собрав в сумку инструменты, направился к комбайну.
– В «Известиях», говоришь? – ошеломленно спрашивал Соколов. – И опять Чертыковцев?
– Подписал полностью, – растерянно жуя в губах папиросу, ответил Спиглазов. – Статья чуть ли не на половину полосы. Все руководство рубанул под корень. Дирекцию, партийную организацию.
– Что же Молодцов? – спросил Михаил Лукьянович.
– Он как прочитал и сразу в постель – приступ!
– Наповал, значит?
– Прочитаешь – почувствуешь, что это такое. Позор на весь Советский Союз. По сравнению с этим пасквилем заметка «Арбузная трасса» – детский лепет…
– Почему же ты газету не захватил?
– Второпях на столе забыл. Недаром, значит, недавно какой-то газетчик наведывался, меня обхаживал. У Яна Альфредовича полдня сидел.
– Наверное, нужно срочно партбюро собрать, – сказал Соколов.
– Само собой. Говорил тебе тогда, нечего с ним миндальничать. Надо было дать по зубам так, чтобы на всю жизнь запомнил, склочник.
– Что ж теперь говорить! Надо сначала самому прочесть, – задумчиво проговорил Соколов.
– Вагалянская прислала телеграмму. Министерство протестует. Опровержение будет писать.
– Что написано пером… – Соколов не договорил и глубоко вздохнул.
У него еще первая заметка до сих пор в печенках сидела.
Ходили по меже часа два, советовались, решали, но так ничего пока и не решили. Небо заволокли тучи. Погода явно портилась.
– Что с комбайном думаешь делать? – спросил Спиглазов.
– Голубенков с Сушкиным меняют, наверное, шатун. Поставим новый нож. А то приходится вручную стриженую солому вычищать.
– Поспешить нужно!
– Как будто я сам не знаю, – обиженно ответил Соколов.
Спиглазов попрощался и уехал. Михаил Лукьянович вернулся на стан и неожиданно встретил там Глафиру.
– Ты почему здесь? – удивленно спросил деверь.
– Стою. Пшеница такая, что машина захлебывается. А тут еще Николая в военкомат вызвали. Уехал и не вернулся.
– Значится, в армию? – Соколов присел на ступеньку вагончика и торопливо закурил.
– Раз вызвали, наверное, призовут, – ответила Глаша.
– Наверное! – подтвердил Михаил Лукьянович. Он внимательно пригляделся к ее миловидному опечаленному лицу, заметив аккуратно выглаженную коричневую юбку, чистенькую тенниску салатового цвета, подумал: «Как на свадьбу вырядилась». Подавив неприязнь, вслух сказал:
– Мы тоже стоим.
