— А муж заставляет тебя переживать?
— Да, конечно, но иначе. Они снова рассмеялись.
— Только не говори никому! — шепнула Мария. — Если у тебя не будет ребенка, устрой как-то свою жизнь, займись чем-нибудь: напиши роман, сделай открытие, соверши подвиг, что-нибудь равнозначное ребенку.
Для Луизы самым главным в жизни было то, что ей никак не давалось: ребенок. Ее жизнь становилась все безотраднее. В погоне за любовью, которая зародится в ней и не будет ставить никаких условий, она перебывала во всех возможных лечебницах. Еще молодая женщина — ей было тридцать восемь, — она уже ощущала себя по ту сторону жизни, словно стареть без потомства было сродни все убыстряющемуся скольжению к могиле по ледяной круче одиночества. Время упущено, все меньше шансов зачать, все очевиднее: никакой самой продвинутой медицине не разместить у нее в животе плод. А поскольку наше тело — это нечто говорящее, то ее тело стало соответствующим: запястья были хрупкими, сама она была легка и беспокойна.
— У мужчин преимущество: они не стареют, как мы, — проговорила Луиза, — стоит им обзавестись молодой женой — и, каким бы ни был их возраст, у них есть шанс иметь детей.
К ним приближалась Мелюзина.
— Где черное, там Луиза, — проговорила она. Луиза невесело улыбалась:
— Я словно в трауре.
— Ты всегда носишь черное? — спросила Ева.
— Всегда, — ответила за Луизу Мелюзина. И, обняв ее за плечи, проговорила: — Открываешь шкаф Луизы — там все черно! Чулки, туфли, платья, все женские причиндалы… все черное.
Луиза смеялась. Мелюзина навалилась на нее своей тяжелой грудью, словно, едва держась на ногах, решила устроиться поудобнее. У Мелюзины было чутье, она одна чувствовала, что Луиза в депрессии. Луиза обняла Мелюзину. Ее белая кожа вся светилась в обрамлении черного платья. Она производила впечатление необыкновенно хрупкой и обнаженной.
— Почему ты так любишь черное? — спросила Ева.
— Не знаю. Откуда знать, что нас ведет и что нам нравится? — ответила Луиза, сконфузившись от слишком высокопарного стиля.
— В любом случае ей идет черное.
Вокруг глаз Луизы залегли лиловые круги, кожа была слегка увядшей.
— Вид у тебя усталый, — заметила Мелюзина.
— Так и есть.
Она не стала распространяться о бесконечных анализах: обо всех этих волоконцах цвета меда и белых шариках… Это просто безумие, сколько всего исторгается из живота бесплодной женщины, пытающейся забеременеть. Она молчала о причине своей усталости: это было не от работы, не от недосыпания по ночам, не от любовных утех, а от ожидания у телефона по возвращении из клиники: «Нет, вы не беременны, тесты отрицательные». Кто подсчитает количество слез, которое нужно сдержать в себе, чтобы продолжать любить мужчину, не умеющего понять ни страстное желание, ни отчаяние и изнеможение, и который только и умеет повторять: «Так ты испортишь свое здоровье. Они же даже не знают, не канцерогенно ли это лечение. Почему бы не взять ребенка из приюта?»
— А вы с мужем не думали усыновить ребенка? — спросила Ева.
Луиза покачала головой. Она не сможет привязаться к чужому чаду. Не сможет ему все прощать. «Возьми моих», — говорил ей порой Гийом. На это она даже не считала нужным отвечать. Можно ли до такой степени быть глупым? Ей даже не хотелось задумываться на эту тему, иначе можно было потерять все, в том числе и мужа.
— У меня тоже нет детей, — вступила в разговор Пенелопа своим тоненьким, как у девчонки, голоском. — У меня и мужа-то нет.
7
Луиза всегда терялась, разговаривая с Пенелопой: столько невезения, бед выпало бедняжке на долю!
— Зато в тебя влюбляются все мужчины, — проговорила Мария, обняв Пенелопу и шепнув ей: — Я даже не поздоровалась с тобой.
— Я свидетель! — воскликнула Луиза. — Это правда.
— Влюбляются поневоле! Им говорят, что я недоступна, значит, меня можно любить, ничем не рискуя!
— А Поль? Тоже? — спросила Мария.
— Нет, — ответила Пенелопа и с затуманившимся взглядом призналась: — Сегодня он сделал мне предложение.
— Кто? Поль?! И что ты ответила? — воскликнули одновременно Мария с Луизой.
— Я ответила, что подумаю.
— Это меня не удивляет, — сказала Мария.
— И что же, ты подумала? — спросила Луиза.
— Да что тут думать! — с лукавой улыбкой ответила Пенелопа.
— Надеюсь, ты отказала? — спросила Луиза.
— Не угадала!
— Как? Ты хочешь сказать, что выйдешь за Поля?
Да, — заливаясь счастливым смехом, отвечала Пенелопа. — Мне кажется, я по-настоящему люблю его, несмотря на разницу в возрасте. Когда мы вместе, возраст перестает иметь значение. И еще я люблю его потому, что он старый, скоро подойдет его срок, а я — его солнышко на закате жизни, и ему со мной хорошо. Я для него — чудо. Представляешь, что такое быть для кого-то чудом! — Она помолчала, ушла в себя. — Я люблю его потому, что мы вместе оплакиваем моего погибшего жениха.
Глаза ее наполнились слезами. Что-то в этих слезах завораживало Луизу. Слезы, которым не было конца! Это ее поражало, но она никогда ничего не говорила на этот счет.
— Я плачу! — Пенелопа была не в силах скрыть своих чувств. — Я люблю его потому, что он старый, скоро умрет, иногда ему случается думать об этом вслух, а иногда, чтобы не пугать меня, он делает вид, будто верит, что все еще впереди.
— Это и впрямь чудесно. Счастья тебе! — отозвалась Мария.
— Я счастлива, и в придачу у меня ощущение, что я не как все. Представляешь, как я счастлива! В тридцать восемь выйти за человека, которому скоро стукнет семьдесят два… мало кто поймет, почему я столько ждала, чтобы к этому прийти.
Пенелопа и Луиза рассмеялись.
— Это так красиво! — сказала Луиза.
— Я взволнована и оттого все время глупо смеюсь. — Она хохочет совсем по-детски и продолжает: — Станут говорить: «Представляете, Пенелопа выходит замуж за своего давнего любовника». Я даже собираюсь оставить в магазине подписной лист новобрачных <Во Франции есть специализированные магазины для новобрачных, где те оставляют список того, что бы им хотелось иметь. Приглашенные на свадьбу в соответствии со своими возможностями выбирают тот или иной подарок. Это гарантирует от одинаковых и бесполезных даров.>.
Тут уже никто не может удержаться от смеха.
— Формально мы имеем право венчаться, поскольку он вдовец. Но он не хочет.
