— Странно, почему меня это не удивляет?
— Изощряйся сколько хочешь, но спросил ли ты себя хоть раз, где бы сейчас был, оставь я тебя? Интересно, как, по-твоему, много было у тебя шансов пробиться, если бы ты жил в грязной трущобе с тараканами и клопами, на попечении глупой необразованной девчонки, у которой за душой ничего не имелось, кроме дурацких фантазий и мечты о карьере актрисы?
— Ни одного, — глухо подтвердил он. — Ты все сделала как надо.
— Именно! Ты чертовски прав, я все сделала как надо.
Из кожи вон лезла, чтобы у тебя были любящие родители, теплый дом, уют, сколько хочешь еды и двор, где можно играть.
Кевин скучающе смотрел на озеро.
— Кто я такой, чтобы спорить? Ты закончила свою пламенную речь? У меня полно дел.
— Неужели не понял? Я не могла приезжать к тебе!
— Это не важно.
Лили подступила было к нему, но вдруг остановилась и замерла.
— Ошибаешься. Важно. И я знаю, почему ты так меня ненавидишь. Не потому, что я от тебя отказалась. А потому, что ни разу не ответила на твои письма с просьбами приехать.
— Правда? А я и не помню. Мне было тогда… сколько?
Шесть лет, кажется? Воображаешь, что подобные пустяки меня еще волнуют? — Деланное безразличие все-таки уступило место горечи. — Я не питаю к тебе ненависти. Лили, — вырвалось у него. — Не настолько ты мне интересна.
— Я до сих пор храню все твои письма. До единого. Поверь, они давно стали солеными от слез.
— Ты разбиваешь мне сердце.
— Да выслушай же меня! Больше всего на свете мне хотелось приехать, но Майда и Джон не позволяли.
— А вот это интересно.
Ей все-таки удалось привлечь его внимание. Кевин подошел ближе и остановился у старого дуплистого дуба.
— Письма начали приходить, когда тебе исполнилось семь.
Первое было написано печатными буквами на желтой линованной бумаге.
Она читала его столько раз, что бумага стала совсем ветхой, а строчки расплылись.
— За четыре года ты написал мне восемнадцать писем.
— Я действительно не помню.
Лили рискнула подступить к нему.
— Мы с Майдой заключили соглашение.
— Какое именно?
— Можешь поверить, мне было нелегко отдать тебя. Мы все обговорили. И я составила длинный список условий, на которых соглашусь расстаться с тобой. Им пришлось пообещать никогда тебя не шлепать, чего они, правда, и без того не делали бы. Я предупредила, чтобы они не запрещали тебе носить волосы любой длины и слушать современную музыку, даже самую идиотскую. Вспомни, мне тогда только исполнилось восемнадцать, — грустно усмехнулась она. — Я даже пыталась взять с них клятву купить тебе на шестнадцатилетие красный кабриолет. К счастью, они отказались.
Кевин нерешительно улыбнулся. Едва заметно, но Лили зажмурилась от счастья, боясь, что сейчас расплачется и все испортит.
— Но в одном я не уступила. Настояла, чтобы они позволили тебе осуществить свои мечты. Даже если эти мечты не совпадут с надеждами, которые они на тебя возлагали.
Кевин склонил голову набок. Его притворное равнодушие мигом исчезло.
— Они были против твоего увлечения футболом. Ненавидели спорт. И страшно боялись, что тебя покалечат. Но я напомнила им все клятвы, и они ни разу не попытались отговорить тебя. — Она опустила глаза, страшась встретиться с ним взглядом. — Но за это мне пришлось…
Послышались шаги. Лили покосилась на Кевина, ступившего в узкую полосу солнечного света.
— Ты о чем? — Судя по тону, он уже знал.
— Я дала слово никогда с тобой не видеться, — выдавила Лили. — Тогда еще не существовало такой вещи, как законное усыновление, а если и существовало, я мало что знала об этом. Мне объяснили, что так легко травмировать ребенка, и я поверила. Правда, они согласились открыть имя настоящей матери, когда ты станешь достаточно взрослым, и за эти годы прислали мне десятки снимков. Но при этом запрещали приезжать. Пока Джон и Майда оставались живы, у тебя была всего одна мать.
— Однажды ты нарушила обещание, — едва слышно выдохнул он. — Когда мне исполнилось шестнадцать.
— Это получилось случайно, — объяснила Лили и побрела к валуну, выраставшему из песчаной почвы. — Когда ты стал играть в футбол за школу второй ступени, я сообразила, что получила возможность посмотреть на тебя издалека. Вот и стала летать по пятницам в Гранд-Рапидс, чтобы пробраться на стадион. Стирала грим, одевалась проще и накидывала на голову шарф, чтобы не привлекать внимания.
Сидя на гостевой трибуне, я не выпускала из рук бинокля. Не поверишь, но я жила ради тех минут, когда ты снимал шлем.
Ты и понятия не имеешь, как я ненавидела эту штуку.
Хотя день был теплым. Лили бил озноб. Она то и дело нервно растирала руки.
— Все шло хорошо, пока ты не закончил школу. Как сейчас помню, это была последняя игра в сезоне, и я убедила себя, что ничего страшного не случится, если подъехать к дому.
— Я косил траву на переднем дворе.
Лили кивнула.
— Стояло бабье лето, светило солнышко, и ты был потный и уставший, как сейчас. Но я смотрела на тебя во все глаза и не заметила соседской машины, стоявшей у обочины.
— Ты поцарапала краску.
— А ты помчался на помощь. — Она зябко поежилась. — А когда понял, кто я, посмотрел с такой ненавистью…
— Просто поверить не мог, что это ты.
— Майда так и не упрекнула меня, и я поняла, что ты никому ничего не сказал.
Она попыталась разгадать, о чем он думает, но лицо Кевина оставалось бесстрастным. Носком кроссовки он поддел полусгнившую ветку.
— Она умерла год назад. Почему ты сказала мне только сегодня?
Лили устало качнула головой.
— Вспомни, сколько раз я пыталась достучаться до тебя.
Ты отказывался меня видеть.
— Тебе следовало объяснить, что они не позволяли нам встречаться, — упрямо буркнул Кевин.
— А ты их когда-нибудь просил об, этом?
Кевин пожал плечами, и Лили поняла, что ему это в голову не пришло.
— Думаю, Джон мог бы проговориться, но Майда не позволяла. Мы часто толковали об этом по телефону.
Ты, конечно, понимал, что она гораздо старше, чем матери твоих сверстников, и значительно серьезнее. Майда совсем не походила на веселую задорную маму, о какой мечтает каждый малыш. Это лишало ее уверенности в себе. Кроме того, ты был упрямым, своевольным ребенком. Неужели воображаешь, что, узнав, как сильно я стремлюсь к тебе, ты отмахнулся бы от меня и побежал по своим
