— Да… Скоро. Через несколько минут. Не беспокойся. Ктебе тут пришел Савельев. Впустить?
Она слегка наклонила голову в знак согласия. Вошел Савельев с большим букетом красных роз, наклонился и поцеловал ее в губы. Стрельцов оставил их наедине.
— Володя, я тут только было собралась… начать жить по-новому, — прошептала она.
Савельев промолчал. Что он мог ей сказать? Возможно, это правда. Да и кому, собственно, не хочется начать жить по-новому?
Она мучительно отвернула голову в сторону. Монотонным, измученным голосом прошептала:
— Хорошо… что ты пришел…
— Прости меня, Ира. Это я виноват в случившемся. Не смог защитить тебя…
Но она прервала его:
— Нет… ты не виноват… Судьба!
Он ничего не сказал ей, но она продолжила разговор сама.
— Я умираю, Володя. Это конец. Ко мне уже приходил священник. Я исповедалась и причастилась. Это хорошо… Я всегда хотела окончить жизнь по-христиански, без всяких там крематориев. Позаботься, чтобы меня положили рядом с мамой. Ты знаешь, где… Чтобы все было как положено.
— Ну что ты все о смерти, Ирочка… Ты еще, даст Бог, встанешь, будешь ходить, как всегда.
— Встану? Не надо обольщаться, Володя. Я уже никогда не встану. Это конец.
— Я не лгу, Ира. Евгений Иосифович мне говорил…
— Это чтобы успокоить тебя. Не верь ему… врачи всегда лгут… Только не давай мне сильно страдать. Сделай все для этого. Обратись к Стрельцову. Он обязательно поможет… Обещай…
— Обещаю.
— Моя мать… лежала пять дней… и все время кричала. Я не хочу этого, Володя.
— Хорошо, Ирочка.
Выражение испуга в ее глазах исчезло. Она как-то сразу успокоилась.
— Ну вот. Кажется, я все сказала… Да, после моей смерти не оставайся один. Найди какую-нибудь хорошую женщину. Непременно найди…
— Не надо так говорить, Ирочка. Я не смогу жить без тебя. Единственно, чего я хочу, это быть вместе с тобою…
— Когда-нибудь ты встретишься со мною там, — она с трудом подняла палец и указала вверх. — Быть может, мне будет позволено открыть перед тобой двери.
Разговор утомил ее. Она попыталась еще что-то сказать, но язык не слушался ее. Даже слабое усилие, необходимое для артикуляции, вызывало у нее головокружение. Она едва не потеряла сознание. К боли в голове прибавились черные тени, которые все больше заслоняли от ее взора окружающий мир. Савельев испугался за нее и пошел за врачом.
За окном стояла золотая осень. Портьеры были задернуты, но сквозь боковые щели проникал свет.
Ирина лежала в тяжелой полудреме, вызванной наркотиком. От нее мало что осталось. Казалось, тело совсем истаяло и уже не может сопротивляться. Она то проваливалась в забытьи, то снова обретала ясность мысли.
Боли усилились. Она застонала. Вернулся Савельев вместе со Стрельцовым. Евгений Иосифович сделал ей еще один укол.
— Голова… — пробормотала она. — Страшно болит голова…
— Через несколько минут она снова заговорила.
— Свет… Слишком много света… Слепит глаза…
Савельев подошел к окну, опустил жалюзи. В палате стало темно. Он сел в изголовье кровати. Врач пошел за новым шприцем. Ирина слабо пошевелила губами.
— Как долго это тянется… как долго… ничто уже не помогает, Володя.
— Еще две-три минуты — и тебе станет легче.
Она лежала спокойно. Бледные руки ее простерлись на одеяле.
— Мне надо тебе… многое… сказать…
— Потом, Ирочка…
— Нет, сейчас… а то не останется времени. Многое объяснить…
— Я знаю все… Я люблю тебя.
— Я тебя тоже…
Волны судорог. Савельев видел, как они пробегают по ее телу. Теперь уже обе ноги были парализованы. Руки тоже. Только грудь еще поднималась и опускалась. С минуту она лежала молча. Потом взглянула на Савельева.
— Как странно… — сказала она очень тихо. — Странно, что человек может умереть… когда он любит…
Савельев склонился над ней. Темнота. Ее лицо. Больше ничего. Она попыталась поднять руки и не смогла.
— Я не могу… мои руки… никогда уже не смогут обнять тебя…
На мгновение Ирина перестала дышать. Ее глаза словно покрыла тень. Она с трудом их открыла. Огромные зрачки, и почти уже нет сознания во взгляде.
Савельев взял ее безжизненные руки в свои. Что-то в нем оборвалось.
— Ты вернула мне жизнь, Ира, — сказал он, глядя в ее неподвижные глаза. — Я был мертв, как камень. Ты появилась — и я снова ожил…
— Поцелуй меня.
Он поцеловал горячие, сухие губы.
— Я ухожу, Володя. Хорошо, что провожаешь меня ты…
Несколько минут она лежала безмолвно и неподвижно. Савельев тоже сидел молча. Ее руки и ноги застыли, все в ней омертвело, жили лишь одни глаза и губы. Она еще дышала, но он понимал, что дыхательные мышцы постепенно захватываются параличом. Она почти не могла говорить и уже задыхалась, скрежетала зубами, лицо исказилось. Ирина силилась что-то сказать ему, ее тубы дрожали. Хрипение, глубокое, страшное хрипение, и, наконец, крик:
— Помоги!.. Помоги!.. Сейчас!..
Савельев пошел за Стрельцовым. Они обменялись понимающими взглядами. Они оба не хотели, чтобы она бессмысленно страдала. Ее ожидало лишь одно: боль. Ничего, кроме боли. Может быть, на- долгие часы…
Врач быстро взял приготовленный шприц и вколол большую дозу снотворного. Он решил самовольно прибегнуть к этой вынужденной эвтаназии, следуя примеру доктора Геворкяна. Веки Ирины затрепетали. Сознание отключилось. Затем она успокоилась. Губы сомкнулись. Дыхание остановилось. Савельев раздвинул портьеры и поднял жалюзи. Он снова подошел к кровати. Застывшее лицо Ирины было совсем чужим. Как будто на койке лежала совершенно чужая женщина.
«'Красная ртуть', — подумал Савельев. — Вот в чем дело. Именно из-за нее я лишился Ирины. Если бы она не работала на этом чертовом предприятии… Но тогда я с ней и не познакомился бы никогда. Ладно. Не повезло нам только потому, что в дело вмешались эти проклятые НЛО…»
Глава десятая
СЛУЧАЙНОЕ ЗНАКОМСТВО
— Рубен.
— Слушаю, шеф.
— Поедешь в Париж.
— С удовольствием.
Продолжая стоять у окна, спиной к Манукяну, Казарян сказал:
— Это не увеселительная поездка. Как ты понимаешь, она связана с большим риском.
