апробированный ПНЛ, может давать совершенно непредвиденные эффекты, отличающиеся от тех, которые проявились во время его разработки и тестирования, возможно ли, что такой препарат, как мнемониум, который пока не получил аттестата ПНЛ и который попробовали лишь несколько сотен людей, а не тысячи, — возможно ли, что этот препарат при употреблении может давать побочные эффекты, отличающиеся от тех, которые были выявлены в ходе клинических исследований?
— Тесты, которые мы проводили до сих пор, очень убедительны и наталкивают на одни и те же выводы.
— Доктор, ответьте на мой вопрос, прошу вас. Возможно ли, что у некоторых пациентов мнемониум может вызвать эффекты, отличающиеся от тех, что вы наблюдали во время экспериментальных исследований?
— Да, это возможно, — признал доктор Гоулд.
— Теперь скажите, доктор: могут ли отклонения быть столь же серьезными, как и в случае с прозаком?
— Наши исследования позволяют считать, что нет побочных и известных на данный момент действий, которые могли бы быть опасными или непредсказуемыми, нет.
— То же самое должны были показать и исследования прозака, когда ПНЛ вручила ему аттестат?
— Заявляю протест, ваша честь! — поспешно сказал Шмидт.
— Протест принят. Господин прокурор, — предупредил судья, — вы затеяли маленькую опасную игру.
— Прошу прощения, ваша честь.
Пол Кубрик, вдвойне раздраженный и из-за обвинения судьи, и из-за того, что он, сбитый репликой противника, потерял нить рассуждений, все же собрался с духом и изменил формулировку:
— Доктор, влияние мнемониума на одного пациента может сильно отличаться от того воздействия, что препарат производит на многих других?
— Некоторым образом, да.
— Мысля в том же русле, возможно ли предположение, я говорю — просто
— Такое предположение возможно.
— И если продолжить это умозаключение, возможно ли, чтобы воздействие мнемониума на этого пациента оказалось не столь сильным?
— Да, возможно.
— Может ли быть так, что он вообще не окажет никакого эффекта?
— Нет. В любом случае это было бы крайне удивительно.
— Это стало бы исключением, если я правильно вас понял.
— Да, — раздраженно подтвердил доктор Гоулд, у которого возникло ощущение, что он сам себя потихоньку загоняет в угол.
Невероятно: две цепочки вопросов и ответов, с виду простых и разумных, могли привести к совершенно противоположным выводам. Шмидт был крайне разозлен. Этот мелкий пакостник Кубрик разрушал все, что он так терпеливо строил!
— Однако, доктор, исключения могут иметь место.
— Это правда.
— В силу того что исключения имеют место, возможно ли, доктор, что мнемониум мог не оказать на пациента никакого действия?
— Да, если рассуждать в этом немного странном и не слишком научном ключе. Но мы оперируем статистическими данными.
— Я только прошу вас ответить да или нет, доктор.
— Да, это возможно.
— Доктор, если следовать вашему выводу, исправьте меня в случае ошибки: предположим, мы имеем дело со случаем, когда мнемониум произвел недостаточный эффект или не произвел его вовсе, разумно ли думать, что память пациента будет тогда слабо затронута медикаментом или не затронута вовсе?
— Послушайте, мнемониум — это препарат, предназначенный для воздействия на память, — сказал доктор Гоулд с раздражением, которое ему было все труднее сдержать, так как у него складывалось впечатление, впрочем вполне оправданное, что прокурор играет с ним как кошка с мышкой, запросто заставляя его противоречить самому себе.
— Я понимаю, что это долгий и скучный допрос, доктор, но, пожалуйста, просто отвечайте на мои вопросы — да или нет. Возможно ли, в свете всего изложенного, что память пациента может быть слабо поражена мнемониумом или не поражена вовсе?
— Да.
— Вследствие этого законно ли полагать, что если память пациента не поражена препаратом, он способен отлично помнить то, что произошло с ним до принятия мнемониума, в то время как препарат еще в крови и после того, как его воздействие закончилось, если конечно, возможно говорить об эффекте, которого не было.
— Да, — ответил доктор с крайним раздражением, так как он начал подозревать, что прокурору удалось выставить его ничтожеством.
— Итак, — сказал прокурор, — законно предположить, что мадемуазель Шилд, даже будучи под воздействием мнемониума, может вспомнить все, что с ней могло произойти в течение вечера пятнадцатого июля?
— Да.
— Благодарю вас, доктор. Вопросов больше нет.
Он вернулся на место и позволил себе удовлетворенно улыбнуться Томасу, который ему подмигнул. Решительно, этот молодой юрист достоин своей репутации!
Катрин едва заметно улыбнулась, почувствовав некоторое облегчение. Ей теперь казалось, что у них все же есть шансы на победу, тогда как первые ответы доктора Гоулда оставили у нее чувство горечи.
Кубрик заметил, что Джулия смотрит на него с восхищением, и, конечно, это ему польстило.
Он укрепил позиции обвинения и отдавал себе в этом отчет. В любом случае ему удалось значительно смягчить первое впечатление от показаний доктора Гоулда, который сошел со сцены куда с большей радостью, чем несколько минут назад. Его первое выступление в суде свелось в лучшем случае к половинчатому успеху, к тому же фармацевт был отнюдь не в восторге от упорства, с которым прокурор его допрашивал.
Что же касается четверых обвиняемых, то они вроде бы и глазом не моргнули, однако их охватило едва заметное беспокойство.
Глава 47
Катрин вновь почувствовала неловкость, когда на скамье свидетелей появился некто Джозеф Брум, в твидовом пиджаке, с белым шелковым платком на шее. Внушительный живот и длинные сальные волосы придавали ему неухоженный вид, но ему на это было глубоко наплевать, он был уверен, что выглядит достойно своего статуса артиста. Этот вечно испытывавший чувство неудовлетворенности режиссер, когда ему стукнуло пятьдесят, переориентировался на порнографическое кино, а чтобы оправдать свой род деятельности перед друзьями, он всегда говорил о том, что лелеет мечту снять американский Фильм десятилетия с большой буквы.
Шмидт приступил к допросу без всяких преамбул:
— Господин Брум, можете ли вы мне сказать, чем зарабатываете себе на жизнь?
— Я режиссер, — ответил тот несколько напыщенно. — Я снимаю фильмы для взрослых.
— Ваша честь, — сказал Пол Кубрик, вставая с места, — прошу предоставить мне возможность переговорить с вами и моим коллегой.
