Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

свободные интерпретации в те вре­мена не были чем-то необычным»[111] . В самом деле, в глаза бросается тот факт, что авторами всех записок и отчетов, согласно которым со­ветская сторона проявляла заинтересованность в сближении с Герма­нией, а также различных документов, нацеленных на стимулирование этого сближения, являются лица прорусской ориентации, близкие к этой группе или какое-то время находившиеся под ее влиянием. Речь идет о донесениях Шуленбурга, Хильгера, Типпельскирха и Кёстринга из посольства в Москве, а также о записях фон Виля, Петера Клей­ста, Вайцзеккера, Вёрмана и прежде всего Шнурре, сделанных в Берлине.

Вместе с тем встает вопрос, не использовала ли германская дипломатия оставшуюся ей в 1938 — 1939 гг. ограниченную свобо­ду действий для того, чтобы с помощью заблаговременно подготов­ленной, целенаправленной инициативы вовлечь Гитлера и Сталина в договорные отношения, которые определили бы внешнюю поли­тику Германии на длительный период? В пользу этой гипотезы го­ворят веские доводы. Поэтому внешнеполитические и дипломатические события, связавшие Германию и Россию в реша­ющий период между Мюнхенским соглашением и пактом Гитле­ра — Сталина, следует рассматривать — даже при опасности определенной перспективной однобокости — главным образом с по­зиций германского посольства в Москве. Центральное место при­надлежит замыслам и политическим оценкам сотрудников посоль­ства, на глазах которых возник этот пакт, и в первую очередь самого посла, со своего привилегированного поста выполнявшего посреднические функции. Как справедливо заметил А.Тейлор. «ни­кто не мог судить о советской политике лучше Шуленбурга»[112] .

Кроме того, не остаются без внимания и известные исторической науке ссылки на важные решения Гитлера и Сталина, изучаются новые данные об их вмешательстве в проявленную дипломатией инициати­ ву. Таким образом, складывается сложная картина постепенного сбли­жения, в центре которой — труднейшая дипломатическая работа, когда-либо выполнявшаяся в условиях взаимного недоверия двух тота­литарных государств.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ В РОССИИ ПОСЛЕ МЮНХЕНСКОГО СОГЛАШЕНИЯ

Иностранные специалисты по вопросам германской внешней по­литики полагали, что «вторая мировая война должна была бы начаться[113] 1 октября 1938 г.» . Непредвзятым наблюдателям в Германии, сле­дившим за поведением своего правительства во время обострения так называемого судетского кризиса и имевшим точную информацию о внешнеполитической подоплеке, было «ясно, что Г(итлер) с крайним легкомыслием стремился к войне». В критические дни (27 — 28 сентяб­ря 1938 г.) «положение представлялось почти безнадежным»[114]. Рейхс­ канцлер Гитлер и имперский министр иностранных дел фон Риббентроп продемонстрировали немецкому народу и всему миру свою решимость превратить кризис, во многом искусственно вызванный гер­манской стороной вокруг немецкого населения Судетской области, в вооруженный конфликт. После присоединения 13 января 1935 г. Саар­ской области на западе и аншлюса Австрии 13 марта 1938 г. на юге «третьего рейха» в повестке дня охваченного манией экспансионизма германского канцлера значился захват Чехословакии на востоке «третьего рейха».

Пропагандистская шумиха относительно вооруженной до зубов Чехословакии, игравшей роль советского «авианосца» в Централь­ной Европе, показала внимательным наблюдателям, что мнимая угроза проживающему в Судетах немецкому меньшинству и вы­двигаемое требование права на самоопределение представляют со­бой лишь предлог для военно-политической экспансии и что целью активного раздувания кризиса является овладение всей Чехосло­вакией. Тайный приказ к уничтожению Чехословакии, изданный Гитлером 30 мая 1938 г., со всей наглядностью продемонстрировал это военным и другим осведомленным лицам. Но воинственные на­мерения в отношении Чехословакии были сопряжены с опасностью нарушения сложившегося в Центральной Европе равновесия и мог­ли вызвать автоматическое срабатывание механизма союзнических обязательств. Любое нападение на Чехословацкую Республику, как бы оно ни маскировалось в пропагандистском и военном плане, по всей вероятности, привело бы в действие существовавшее соглаше­ние о взаимной помощи. Франция оказала бы помощь Чехослова­кии, Англия последовала бы за Францией и вступила бы в войну с Германией, а после выступления Франции помочь восточноев­ропейскому славянскому государству был обязан Советский Со­юз. Вырисовывалась чрезвычайно опасная ситуация войны на два фронта.

В то время как в свете знаний военных реальностей было весьма не­определенно, смогут ли вообще германские войска, а если смогут, то когда и какой ценой, овладеть Чехословакией, располагавшей мощны­ми пограничными укреплениями[115], не вызывало сомнений, что в войне на два или более фронтов вооруженные силы Германии рано или поздно будут разбиты, причем даже и в том случае, если СССР вступится за маленький братский славянский народ не более чем символическими силами.

Начальник генерального штаба германских сухопутных войск Людвиг Бек, сознавая подобные перспективы и соблюдая моральный и военный кодекс прусской традиции, 18 августа 1938 г. подал в отставку в знак протеста против запланированной захватнической войны с ее не­избежными последствиями[116]. Ни один немецкий генерал не последовал его примеру. Но пожалуй, впервые после стабилизации гитлеровского режима заинтересованность в собственной защите, вызванная непо­средственной угрозой, нависшей над Германией из-за безответствен­ной игры ва-банк, свела вместе горстку людей, занимавших военные и гражданские ключевые посты и убежденных в том, что только заговор может спасти страну [117]. Их планы остались теорией. «Если бы нас 28-го действительно ввергли в войну, — сообщал генерал фон Клейст быв­шему послу Ульриху фон Хасселю через несколько дней после неожи­данного мирного окончания кризиса, — то для спасения Германии от катастрофы у военных, по сути, оставалось лишь одно средство: аресто­вать главных политиков»[118].

Между тем до «сентябрьского заговора»[119] дело не дошло. Помимо то­го что внешнеполитическое развитие ограничило способность к едино­душному действию, решающее значение имели колебания военных по коренным вопросам. Поэтому единственная серьезная попытка не до­пустить втягивания Германии в новую войну с непредсказуемыми последствиями для всего мира, по признанию оппозиционных сил в ми­нистерстве иностранных дел, «к несчастью для Германии и всего ми­ ра»[120], не реализовалась.

Вместо этого с подписанием 1 октября 1938 г. Мюнхенского согла­шения, по наблюдениям Ульриха фон Хасселя, «чувство огромного об­легчения... в связи с предотвращенной войной охватило весь народ», в том числе и значительную часть (в глубине души) оппозиционной эли­ты. Благоприятный для выступления момент остался неиспользован­ным, и ему никогда не будет суждено повториться.

Это граничившее с эйфорией чувство облегчения, вызванное пози­цией великих держав, их уступчивостью, сопровождаемой серьезными предупреждениями Советского правительства, сохранялось недолго. Уже через несколько дней «события 27 и 28 сентября... стали все яснее вырисовываться как момент величайшей опасности. Нами (то есть пра­вительством Гитлера и Риббентропа. — И.Ф.) была затеяна прямо-таки преступная по своему легкомыслию игра». На смену эйфории скоро пришли отрезвление и новые, более глубокие опасения, «что Г(итлер)... скоро опять проявит агрессивность» на международной арене. Как известно, Гитлер не скрывал, «что он не примирился с вмешательством государств и что было бы лучше, если бы он начал войну». Канц­лер неоднократно высказывал свое неудовольствие исходом кризиса и выражал «неизменную убежденность в том, что Англия и Франция, со­знавая собственную слабость, никогда бы не выступили. Но если бы они это сделали, то все равно победа была бы за нами, главным образом по­тому, что наша воздушная мощь в два раза превосходит объединенную франко-английскую и даже русскую!». Его министр иностранных дел предстал перед подчиненными весьма «раздосадованным... поскольку дело не дошло до применения силы». Эти и другие наблюдения неиз­бежно вызывали в информированных кругах Берлина, озабоченных будущим развитием,