издевался над ним. Министерство иностранных дел он считал оплотом реакции и пораженчества»[131]. Гитлер, находясь под воздействием сознания собственной неполноценности, обусловленного образованием и социальным происхождением, с одной стороны, и псевдореволюционной тяги к разрушению — с другой, считал большинство немецких кадровых дипломатов в социальном плане аристократическими реакционерами, в политическом — «далекими от реальной действительности» пораженцами «с кругозором почтальонов»[132]. Это основанное на пренебрежении предубеждение переросло во время войны в глубочайшее презрение, принявшее прямо-таки гротескные формы. «Старое» министерство иностранных дел стало представляться ему «подлинной свалкой интеллигентов». По словам Гитлера, из зарубежных представительств поступали «даже по своему стилю... никудышние доклады» этих «опереточных дипломатов», не рекомендовавшие ничего, кроме пассивности.
Из всех сообщений германских представителей за рубежом самыми недостоверными Гитлер считал опять же доклады из Москвы. Как впоследствии показал Риббентроп на Нюрнбергском процессе, отчеты германского посольства в Москве он Гитлеру «представлял... неоднократно, то есть непрерывно, однако фюрер каждый раз заявлял, что дипломаты и военные атташе в Москве информированы хуже всех на свете. Таков был его ответ»[133].
Германское посольство в Москве
С момента образования национал-социалистской Германии ее посольство в Москве[134] занимало особое место среди крупных германских представительств за границей. Оно находилось вне непосредственных политических интересов Гитлера и благодаря этому пользовалось поначалу известной свободой. В подобных условиях в посольстве сошлись личности и позиции, во многом не согласные с притязаниями национал-социалистского руководства.
Посол граф Фридрих Вернер фон Шуленбург (1875 — 1944), занявший этот пост в Москве 1 октября 1934 г., служил на Вильгельмштрассе при трех формах государственного правления[135]. Положение посла национал-социалистской Германии в сталинской России было во многих отношениях значительно труднее положения его коллег в западных столицах. Не говоря уже о серьезных внешнеполитических трениях и осложнениях, сглаживать и улаживать которые приходилось послу, он столкнулся с советским государством, выходившим из голода гигантских масштабов и переживающим экономическую разруху, с впавшим в летаргию населением, перенесшим тяжелые испытания и огромные человеческие потери. И вот в ходе насильственного стимулирования развития экономики в начальный период форсированной сталинской индустриализации от населения потребовались новые великие жертвы. С середины 30-х годов этот процесс сопровождался террором чисток, от которого страдали и ведущие германские дипломаты. Посольство национал-социалистской Германии, в этом отношении ничем принципиально не отличавшееся от посольств других западных государств, опоясал непроницаемый кордон службы безопасности, сильно сковавший свободу передвижения его сотрудников. Служащие посольства неоднократно оказывались втянутыми в показательные судебные процессы, их обвиняли в шпионской деятельности, как, например, журналиста и пресс-атташе Вильгельма Баумана (прибалтийского немца) и военного атташе Эрнста Кёстринга. Послу приходилось вызволять своих сотруд ников из сетей сталинского правосудия и одновременно по возможности защищать от выдворения в Германию, где некоторых из них ожидали аналогичные преследования. Все это тяжело отражалось на настроении в посольстве и в отдельные периоды парализовало работоспособность посла.
Вместе с тем следует отметить, что царившая в германском посольстве в Москве атмосфера приятно отличала его от других правительственных служб нацистского государства. Дело в том, что советская служба безопасности, надежно изолировав посольство от внешнего мира, крайне затруднила проникновение в него (с целью осуществления слежки) агентов германской службы безопасности. Несмотря на неоднократные попытки Эрнста Вильгельма Боле (с 1937 г. руководитель заграничной организации НСДАП и статс-секретарь в министерстве иностранных дел), ему так и не удалось создать в Москве местную группу НСДАП — наподобие тех потенциальных «пятых колонн», которые строились в других странах вокруг германских посольств[136]. Попытки же имперской службы безопасности «внедрить» в посольство своих сотрудников пресекались послом со ссылкой на особую обстановку в Советском Союзе. И в силу подобного островного положения посольства «национал- социализм» долгое время оставался «за его порогом»[137].
Ведущие сотрудники германского посольства в Москве довольно быстро уяснили себе суть национал- социализма. Осознанию способствовала не только территориальная и идеологическая удаленность, но не в последнюю очередь и их социальное происхождение. Скрытый цинизм, с которым Гитлер относился к «высшим слоям»[138] общества, затрагивал факторы, обеспечивавшие социальную надежность национал-консервативной, чиновничьей аристократии, воспитанной на кай зеровских традициях, придерживаться которых посол считал своим долгом. Неприкрытая антипатия Гитлера к «духу Цоссена» задевала интересы той руководящей военной элиты, к которой принадлежал советник посольства Вернер фон Типпельскирх (его кузен Курт фон Типпельскирх являлся обер-квартирмейстером генерального штаба сухопутных войск). Яростные выпады против немецких евреев, получившие правовую основу в Нюрнбергских законах и разрушившие веру в слияние немецкой и еврейской культур, побудили сотрудников посольства встать на защиту своих безоружных коллег. Крестовый поход национал- социалистской пропаганды против россиян и всего русского оставил работавших в посольстве немцев, выходцев из России Густава Хильгера и Эрнста Кёстринга, бывшего в период сотрудничества рейхсвера и Красной Армии старшим адъютантом генерала Ганса фон Секта, в сложное положение и втянул их в длительный, изматывающий нервы процесс самоутверждения.
Кроме того, несмотря на бесчисленные практические трудности, пост в Москве давал возможность получить более широкую, если сравнивать с Берлином, информацию о происходящих в мире процессах. С одной стороны, ежедневное непосредственное соприкосновение с идеологическими и политическими особенностями все более национал-патриотического, советского социалистического строя давало возмож ность тоньше ощущать структурное сходсгво обеих систем. С другой же стороны, информация, получаемая посольством в этой столице Коминтерна, усиливала негативное отношение к факту идеологической и политической обработки населения Германии. Вместе с тем свободное обращение с иностранной печатью, беспрепятственное общение с дипломатами, в том числе нейтральных и противоборствующих стран, спо собствовали обострению критического взгляда на опасное развитие национал-социалистской Германии, компенсировавшему до некоторой степени отсутствие официальной информации о намерениях гер манского правительства.
Оценивая отрицательно происходившие в национал-социалистской Германии процессы, посольство в то же время, как показывает служебная и частная переписка посла, в какой-то степени проявляло понимание проводимых Сталиным мероприятий по внутренней консолидации страны. Строгий централизм и жесткий этатизм сталинской системы находили в посольстве сдержанное одобрение[139]. Поэтому в течение ряда лет его сотрудники, с большим мужеством и соблюдая требуемую дистанцию, лавировали между Сциллой сталинской системы и Харибдой гитлеровской дик татуры. По воспоминаниям Ганса фон Херварта, дипломаты постоянно «балансировали на канате». Начатая Германией бешеная идеологическая травля, постепенно заменившая двусторонние переговоры, и грубое, жестокое насилие, использовавшееся обеими сторонами в борьбе с противниками, со всей наглядностью демонстрировали те опасности, которые могли возникнуть в случае дальнейшей эскалации конфликта. Основываясь на глубоком и доскональном знании русского и советского общества и его руководства, ответственные сотрудники посольства были твердо уверены в том, что эскалация существовавшего между Германией и Советским государством конфликта до размеров острого кризиса могла произойти только по вине германской стороны. По единодушному мнению группировавшихся вокруг посла графа Шуленбурга лиц, внешняя политика гитлеровского режима была значительно опаснее. В то время как Сталин, используя все экономические возможности, из последних сил старался внутренне укрепить свою огромную империю, быстрое развитие индустрии и военной машины Германии имело целью
