Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

руководство, возглавляемое Михаилом Горба­чевым, поставило вопрос о том, кто несет ответственность за появление этого пакта. То, что это делает Советский Союз — держава-победительница, уже само по себе заслуживает признания и ограничивает критиков в их рамках. Не менее достойна признания и откровенность, сопутствующая обмену мнениями. Изложены самые различные точки зрения, причем наряду с деловым по характеру самоосмыслением на­ружу выплеснулись и национальные страсти. Не все аргументы, каки­ми бы удивительными и привлекательными они ни показались современнику, могут быть приняты всерьез исследователем. Одна из главных причин столь большого разброса мнений, влекущих за собой и политическую переориентацию далеко идущей значимости, коренится в различном характере тех инициатив, которые привели тогда к заклю­чению пакта.

В заключение попытаемся еще раз очертить и дифференцировать эти инициативы.

1. Инициатива германской дипломатии, занимавшейся Россией. Первая инициатива относительно сближения исходила от сотрудников соответствующего отдела в министерстве иностранных дел. Ее стали проявлять непосредственно после подписания Мюнхенского соглаше­ния с целью создания такой внешнеполитической ситуации, которая исключила бы повторение осложнений масштаба судетского кризиса со всеми возможными в подобном случае катастрофическими последстви­ями. За исходный момент была взята внешнеполитическая изоляция Советского Союза. С учетом этого предлагалось путем ослабления конфронтационного застоя в германо-советских отношениях добиться эле­ментарной мобильности в проведении внешней политики. С помощью неофициальных, полуофициальных и официальных контактов расчи­щался путь от смягчения напряженности с помощью ослабления идео­логической конфронтации через расширение торгово-экономических связей к политическому диалогу. При этом германская дипломатия в России использовала любой повод для того, чтобы путем предельно да­леко идущей и даже вообще безосновательной интерпретации высказываний другой стороны увлечь эту последнюю инициативой относительно ведения переговоров.

В качестве цели политического диалога германским дипломатам — специалистам по России виделось создание прочных договорных рамок для будущей внешней политики национал-социалистской Германии путем возрождения прежних или создания новых германо-советских связей, с помощью которых имелось в виду:

— надежно обуздать стремление Гитлера к войне,

— удовлетворить интересы безопасности СССР и

— закрепить статус-кво в Восточной Европе.

Тем самым предполагалось создать в Восточной Европе ситуацию, в условиях которой дальнейшие германские притязания могли бы если не пресекаться, то по крайней мере ослабляться и смягчаться с по­ мощью политических, то есть неизбежно совместных и мирных, средств. Таким путем намеревались по возможности исключить угрозу расширения локальных кризисов, которые, как предполагалось, Гит­лер и впредь будет провоцировать, до масштабов вооруженных конфликтов с риском превращения их в большую войну. Целью было предотвращение войны как таковой. Путь к этой цели вел через уси­ленное вовлечение СССР в международную политику при одновремен­ной активизации участия западных держав в делах Центральной и Восточной Европы.

После того, как в начале апреля 1939 г. стали известны планы Гит­лера в отношении Польши, указанная дипломатическая инициатива заметно усилилась. В то время как на МИД теперь возлагалась задача «изоляции Польши», а в рамках этой задачи и дипломатии, занимав­шейся Россией, во все большей мере отводилась роль пособницы в осу­ществлении военных приготовлений Гитлера, последняя в условиях усиливавшегося цейтнота параллельно интенсифицировала также свои неофициальные и полуофициальные усилия. При этом она все больше вступала в коллизию со своими официальными директивами: хотя эти последние и расширяли сферу дозволенных ей действий, на пе­риферии которой могли продолжаться самостоятельные инициативы, но в то же время она должна была осознавать тот факт, что ее хотят ис­пользовать всего лишь как инструмент тактического сближения выраженно агрессивной Германии с ослабленным чистками и ориентирующимся на оборонительную стратегию советским государст­вом. Она пыталась избежать этой конфликтной ситуации путем вовле­чения обеих сторон в процесс обеспечения подлинной, долгосрочной разрядки и улучшения отношений с целью восстановления надежной договорной основы.

При этом германская дипломатия в России, опиравшаяся на тесное взаимодействие с итальянским посольством в Москве и на нередко по­ступавшую в ее распоряжение информацию западных посольств, ори­ентировалась на условия Берлинского договора от 24 апреля 1926 г.: германское посольство в Москве выступало за оживление духа договора о нейтралитете, так как считало, что только при этом условии возмож­но достижение советского bona fides как основы желательного расширения надлежащих германо-советских отношений. Оно призывало имперское правительство достоверно подкрепить идею договора о нейт­ралитете в классической форме пактов о ненападении времен пакта Бриана — Келлога. При этом мысль устремлялась в направлении пакта о ненападении поначалу

- в форме оживления Берлинского договора о нейтралитете, сопро­вождаемого заверением, что Германия не преследует никаких враж­дебных СССР целей, а также германским заявлением о намерениях относительно Польши и декларированием отказа от притязаний в отно­шении Прибалтийских государств (составленный Шуленбургом ката­лог мероприятий от 7 июня 1939 г.), а впоследствии в условиях более реалистичной оценки военных намерений Гитлера

- в форме заключения пакта о ненападении между Германией и СССР, сопровождаемого оказанием германского влияния на Японию, предоставлением совместных гарантий Прибалтийским государствам и подписанием экономического соглашения на широкой основе («план Шуленбурга» от конца июня 1939 г.).

Одновременно ответственные сотрудники германского посольства в Москве поставили в известность об этих намерениях и об уже прила­гавшихся усилиях Германии в направлении сближения с Советским правительством представителей западных держав; целью их инициа­тивы в отношении западных держав было побудить Англию и Францию к заключению политического, а в дальнейшем и военного оборонитель­ ного союза с СССР, который мог бы дополнить и сделать многосторон­ней возникающую в результате подписания германо-советского пакта о ненападении систему безопасности в Центральной и Восточной Евро­пе и таким путем принудить Гитлера к «мирному образу действий».

Если у Риббентропа и Гитлера эти идеи занимавшихся Россией дип­ломатов встретили мало понимания, то у Советского правительства, несмотря на постоянное серьезное недоверие его к скрытым подлинным намерениям германской стороны, они смогли — с известной передвиж­кой фаз — вызвать интерес. Шуленбургу предположительно прежде всего в его беседах с Астаховым (17 июня 1939 г.) и Молотовым (28 июня 1939 г.) удалось пробудить к таким идеям интерес советской сто­роны намеками на то, что договор о нейтралитете все еще остается в си­ле, попутно сделанными им в ходе выполнения официальных поручений. Эти намеки, а также тот факт, что имперское правительст­во было в курсе усилий германского посла, о чем в конце июня было до­ведено до сведения Советского правительства итальянским министром иностранных дел, положительно воздействовали на советскую готов­ность к переговорам.

15 августа Молотов недвусмысленно проявил интерес к идее, ле­жавшей в основе «плана Шуленбурга», и осведомился об отношении германского правительства к вопросу заключения пакта о ненападе­нии. Он выразил готовность Советского правительства начать конкрет­ные переговоры при условии, что и имперское правительство одобрит этот (разработанный Шуленбургом) план. Гитлер незамедлительно дал положительный ответ, с жадностью подхватив это первое и конк­ретное волеизъявление советской стороны[1307]. И когда Шуленбург 17 ав­густа зачитал Молотову письменный ответ, содержавший готовность германского правительства заключить пакт о ненападении сроком на 25 лет, гарантировать нейтралитет Прибалтийских государств и ис­пользовать свое влияние на Японию с целью улучшения и укрепления советско-японских отношений, успех его усилий в Берлине и Москве стал вполне осязаемым. За вручением Молотову во второй половине дня 19 августа страдавшего недостатками германского проекта пакта о ненападении последовала передача в конце того же дня Шуленбургу советского контрпроекта и — поздно вечером — указание Сталина о подписании германо- советского экономического соглашения — перво­го этапа на пути договорное урегулирования отношений.

Тем самым проявленная дипломатией инициатива, собственно, уже достигла своей цели. Однако с