Чехов без глянца

— Ну, а теперь ко мне чай пить! — сказал я. Чехов посмотрел на часы: было уже четверт ь седь­мого. Я жил на Шпалерной, близехонько от Смоль­ного. И этот конец мы прошли пешком.

А через полчаса, сидя за самоваром, Антон Павло­вич вдрут сказал:

— Однако, господа петербуржцы, что же вы со мной делаете? 11емирович повез меня к Исаакию, потому что сам живет около Исаакия, а вы — к Смольному, потому что у Смольного! Ловко! — и рассмеялся сво­им тихим чистым смехом.

Антон Павлович Чехов. Из письма М. П. Чеховой. Пе­тербург, 14 января 1891 г.:

Я утомлен, как балерина после пяти действий и вось­ми картин. Обеды, письма, на которые лень отве­ чать, разговоры и всякая чепуха. Сейчас надо ехать обедать на Васильевский остров, а мне скучно, и надо работать. Поживу еще три дня, посмотрю, если 239

балет будет продолжаться, то уеду домой или к Ива­ну в Судорогу.

Меня окружает густая атмосфера злого чувства, край­не неопределенного и д ля меня непонятного. Меня кормят обедами и поют мне пошлые дифирамбы и в то же время готовы меня съесть. За что? Черт их знает. Если бы я застрелился, то доставил бы этим большое удовольствие девяти десятым своих друзей и почитателей. И как мелко выражают свое мелкое чувство! Бурении ругает меня в фельетоне, хотя ни­где не принято рутать в газетах своих же сотрудни­ков; Маслов (Бежецкий) не ходит к Сувориным обе­дать; Щеглов рассказывает все ходящие про меня сплетни и т. д. Все это ужасно глупо и скучно. Не лю­ди, а какая-то плесень.

Игнатий Николаевич Потапенко:

В Петербурге у А. П. было много литературных при­ятелей, и каждый хотел повидаться с ним. Он был для петербуржцев человеком свежим, ог него живой Русью веяло. Все тут, встречаясь постоянно в одних и тех же комбинациях, изрядно надоели друг другу, и появление его — такого своеобразного и так непо­ хожего на всех — как бы озонировало атмосферу...

Алтон Павлович Чехов. Из письма И. П. Чехову. Пе­тербург, 2у января i8gi г.:

Живу я еще в Питере и каждый день собираюсь уехать домой. Ужасно утомился. Ужасно! Целый день, от 11 ч. утра до 4 часов утра я на ногах; комната моя изображает из себя нечто вроде дежурной, где по очереди отбывают дежурство гг. знакомые и визите­ры. Говорю непрерывно. Делаю визиты и конца им не предвижу.

Игнатий Николаевич Потапенко:

Сколько я помню, всегда все были ему рады и его 240 появление всюду приветствовалось. И не подле-

жит никакому сомнению, что он не только произ­водил освежающее впечатление, но как-то без вся­ких стараний со своей стороны объединял доволь­но-таки разбросанные и разрозненные элементы.

Иван Леонтьевич Щеглов:

О тогдашних «петербургских свиданиях» нечего и говорить: теперь, издали, они мне представляют­ся какойто непрерывной вереницей радостных то­стов во славу русской литературы в лице Антона Павловича, бывшего повсюду почетнейшим застоль­ным гостем. Числа и месяцы в этой суматохе неволь­но спутываются... То встречаешь с Антоном Чехо­вым новый год у Суворина, то справляешь вместе «капустник» у артиста Свободина, то присутствуешь на импровизированной в чесгь Чехова литературно- музыкальной вечеринке у старика Плещеева... Сего­дня устраивается в «Малом Ярославце» торжествен­ная «кулебяка» в день ангела Чехова, а спустя дня два сам Чехов тащит меня на Васильевский остров «на блины» к какому-то совершенно неведомому мне хлебосольному помещику — само собой разумеется, ярому поклоннику А. П.

«Прекрасная Лика» (Лидия Стахиевна Мизинова)

Мария Тимофеевна Дроздова:

Ос обенно близким другом чеховского дома была Лидия Евсгафьевна (так у мемуариста. — Сост.) Ми­зинова, необычайно красивая женщина с чудными пепельными волосами, всегда сильно надушенная, с сигареткой в зубах.

Татьяна Львовна Щепкина-Куперник:

Лика была девушка необыкновенной красоты. На­стоящая «Царевна-Лебедь» из русских сказок. Ее пепельные вьющиеся волосы, чудесные серые гла­за под «соболиными» бровями, необычайная жен­ ственность и мягкость и неуловимое очарование в соединении с полным отсутствием ломанья и по­чти суровой простотой — делали ее обаятельной, но она как будго не понимала, как она красива, сты­дилась и обижалась, если при ней об этом кто-ни­будь из компании Кувшинниковой с бесцеремонно­стью художников заводил речь. Однако она не мог­ла помешать тому, что на нее оборачивались на улице и засматривались в театре. Лика была очень дружна с сестрой А. П. Марией Павловной и позна- 242 ком ила нас.

Мария Павловна Чехова:

Лидия Стахиевна была необыкновенно красива. Правильные черты лица, чудесные серые глаза, пышные пепельные волосы и черные брови дела­ли ее очаровательной. F.e красота настолько обра­щала на себя внимание, что на нее при встречах заглядывались. Мои подруги не раз останавливали меня вопросом:

— Чехова, скажите, кто эта красавица с вами?

Михаил Павлович Чехов:

Природа, кроме красоты, наградила ее умом и весе­лым характером. Она была остроумна, ловко умела отпарировать удары, и с нею было приятно погово­рить. Мы, все бра тья Чеховы, относились к ней как родные, хотя мне кажется, что брат Антон интере­совался ею и как женщиной.

Мария Павловна Чехова:

Я ввела Лидию Стахиевну в наш дом и познако­мила с братьями. Когда она в первый раз зашла за чем- то ко мне, произошел такой забавный эпи­зод. Мы жили тогда в доме Корнеева на Садовой- Кудринской. Войдя вместе с Ликой, я оставила ее в прихожей, а сама поднялась по лестнице к себе в комнату наверх. В это время младший брат Миша стал спускаться по лестнице в кабинет Антона Пав­ловича, расположенный в первом этаже, и увидел Лику. Лидия Стахиевна всегда была очень застен­чива. Она прижалась к вешалке и полузакрыла ли­цо воротником своей шубы. Но Михаил Павлович успел ее разглядеть. Войдя в кабинет к брату, он сказал ему:

— Послушай, Антон, к Марье пришла такая хоро­шенькая! Стоит в прихожей.

— Гм... да? — ответил Антон Павлович, затем встал

и пошел через прихожую наверх. 243

За ним снова поднялся Михаил Павлович. Побыв минутку наверху, Антон Павлович спустился. Ми­ша тоже вскоре спустился, потом поднялся: это оба брата повторяли несколько раз, стараясь рас­смотреть Лику. Впоследствии Лика рассказывала мне, что в тот первый раз у нее создалось впечат­ление, что в нашей семье страшно много мужчин, которые все ходили вверх и вниз! После знакомства с нашей семьей Лика сделалась постоянной гостьей в нашем доме, стала общим дру­гом и любимицей всех, не исключая и наших роди­телей. В кругу близких людей она была веселой и очаровательной. Мои братья и все, кто бывал в на­шем доме, не считаясь ни с возрастом, ни с положе­нием, — все ухаживали за ней. Когда я знакомила Лику с кем-нибудь, я обычно рекомендовала ее так: — Подруга моя и моих братьев... Антон Павлович действительно очень подружился с Ликой и, по своему обыкновению, называл ее раз­личными шутливыми именами: Жаме, Мелитой, Канталупочкой, Мизюкиной и др. Ему всегда было весело и приятно в обществе Лики. На обычные шутки брата она всегда отвечала тоже шутками, хо­тя иногда ей и доставалось от него. <...> Антон Павлович переписывался с Ликой. Письма его были полны остроумия и шуток. Он часто под­дразнивал Лику придуманным им ее мифическим по­клонником, называл его Трофимом, причем произ­носил это имя по-французски Trophin. И в письмах так же писал, например: «Бросьте курить и не разго­варивайте на улице. Если Вы умрете, то Трофим (Trophin) застрелится, а Прыщиков заболеет родим­ чиком...» Или же посылал ей такое письмо: «Трофим! Если ты, сукин сын, не перестанешь ухаживать за Ли­кой, то я тебе...» и мне брат писал в таком же роде: «Поклон Лидии Егоровне Мизюковой. Скажи ей, 244 чтобы она не ела мучного и избегала Левитана. Луч­шего поклонника, как я, ей не найти ни в Думе, ни в высшем свете».