Чехов без глянца

года, то мы вернемся домой. Вообще благодаря по­годе нашу поездку следует признать неудачной. Вчера я опять был в Риме и опять осматривал храм св. Петра. От входной двери до алтаря я сосчитал 250 шагов. <...> 319

Заграничные вагоны и железнодорожные поряд­ки хуже русских. У нас вагоны удобнее, а люди бла­ годушнее. Здесь на станциях нет буфетов.

Антон Павлович Чехов. Из письма семье. Ницца, 15 (27) апреля 1891 г.:

Живем в Ницце, на берегу моря. Солнце светит, тепло, зелено, пахнет, но ветер. На расстоянии од­ного часа езды от Ниццы находится знаменитое Монако; здесь есть местечко Монте-Карло, в кото­ром играют в рулетку. Вообразите себе залы Благо­родного собрания, красивые, высокие и более ши­рокие. В залах большие столы, на столах рулетка, которую я опишу Вам. когда приеду. Третьего дня я ездил туда и проиграл. Игра завлекает страшно. После проигрыша я с Сувориным-фисом* стал ду­мать, думал и придумал систему игры, при которой непременно выиграешь. Поехали вчера, взявши по 500 франков; с первой же ставки я выиграл па­ру золотых, потом еще и еще, жилетные карманы мои отвисли от золота; были у меня в руках мо­неты французские даже 1808 года, бельгийские, итальянские, греческие, австрийские... Никогда в другое время я не видел столько золота и сереб­ра. Начал я играть в 5 часов, а к го часам у меня в кармане не было уже ни одного франка, и у меня осталось только одно: удовольствие от мысли, что я купил себе обратный билет в 11иццу. Вот как, су­дари мои! Вы, конечно, скажете: «Какая подлость! Мы бедствуем, а он там в рулетку играет». Совер­шенно справедливо, и я разрешаю Вам зарезать меня. Но я лично очень доволен собой. Но край­ней мере я могу теперь говорить своим внукам,

⁴ Фис — сын. от фр./Jk. Суворин-фис — Алексей Алексеевич Суворин (1862-1937). журналист, издатель газеты «Русь». Сын 320 А. С. Суворина.

что я в рулетку играл и знаком с тем чувством, ка­кое возбуждается этой игрою. Около казино с рулеткой есть другая рулетка — это рестораны. Дерут здесь страшно и кормят велико­лепно. Что ни порция, то целая композиция, перед которой в благоговении нужно преклонять колена, но отнюдь не осмеливаться есть ее. Всякий кусочек изобильно уснащен артишоками, трюфлями. всяки­ми соловьиными языками... И, Боже Ты мой Госпо­ди, до какой степени презренна и мерзка эта жизнь с ее артишоками, пальмами, запахом померанцев! Я люблю роскошь и богатство, но здешняя рулеточ­ная роскошь производит на меня впечатление рос­кошного ватерклозета. В воздухе висит что-то та­кое, что, вы чувствуете, оскорбляет вашу порядоч­ность, опошляет природу, шум моря, луну. Был я вчера в воскресенье в здешней русской церк­ви. Особенности: вместо вербы — пальмовые вет­ви, вместо мальчиков в хоре поют дамы, отчего пе­ние приобретает оперный оттенок, на тарелочку кладут иностранную монету, староста и сторожа церковные говорят по-французски и т. п. Велико­лепно пели «Херувимскую» № 7 Бортн<янского> и простое «Отче наш».

Из всех мест, в каких я был доселе, самое светлое воспоминание оставила во мне Венеция. Рим похож в общем на Харьков, а Неаполь грязен. Море же не прельщает меня, так как оно надоело мне еще в ноя­бре и декабре. Черт знает что, оказывается, что я не прерывно путешествую целый год. Не успел вернуть­ся из Сахалина, как уехал в Питер, а потом опять в Питер и в Италию...

Антон Павлович Чехов. Из письма семы. Париж, 2 г ап­реля (3мая) i8gi а;

Сегодня Пасха. Стало быть, Христос воскрес! Это первая Пасха, ко торую провожу я не дома.

1IN» 1950

Приехал я в Париж в пятницу утром и тотчас же поехал на выставку. Да, Эйфелева башня очень, очень высока. Остальные выставочные постройки я видел только снаружи, так как внутри находилась кавалерия, приготовленная на случай беспорядков. В пятницу ожидались волнения. Народ толпами хо­дил по улицам, кричал, свистал, волновался, а поли­цейские разгоняли его. Чтобы разогнать большую толпу, здесь достаточно десятка полицейских. По­лицейские делают дружный натиск, и толпа бежит, как сумасшедшая. В один из натисков и я сподобил­ся: полицейский схватил меня за лопатку и стал толкать вперед себя.

Масса движения. Улицы роятся и кипят. Что ни ули­ца, то Терек бурный. Шум. гвалт. Тротуары заняты столиками, за столиками — французы, которые на улице чувствуют себя, как дома. Превосходный на­род. Впрочем, 11арижа не опишешь, отложу его опи­сание до моего приезда. Заутреню слушал в посольской церкви.

Александр Алексеевич Плещеев (1858-1944). журна­лист, драматург, балетный критик, издатель журналов «Театральный мирок» (1884-1885), «Невод» (1906-1907), газеты «Петербургский дневник театрала» (1904-1905). Сын поэта А. Н. Плещеева:

Как-то в Париже, в отеле «Мирабо», я встретил Ан­тона Павловича у моего отца и был несказанно об­ радован этому. В то время у меня были средства, ас ними Париж представлялся много соблазнитель­нее, чем без них...

— Говорят, погуливаете вы здесь? — спросил меня Чехов.

— Обожаю Париж, Антон Павлович, осматриваю...

— А что бы меня позвать, да показать.

— Хотите, Антон Павлович, завтра обедать вмес- 322 те. а потом посмотрим разные кабачки?

— Очень хочу.

Так мы и решили, чтобы встретиться на другой день и пойти обедать.

— Меня Суворин звал провести вечер с ним, обе­дать, но мы все время вместе. — говорил Чехов, — а с вами-то будет посвободнее.

Между прочим, я рассказывал Чехову, как с одним приятелем осматривал ночной Париж, для чего, в качестве журналиста, обращался к начальник)'сы­скной полиции Горону, который поручил своему агенту Росиньолю сопровождать нас и показать все­возможные вертепы Парижа. Чехова это заинтере­совало, и он пожелал последовать моему примеру, желал осмотреть самый низкий пласт парижской жизни, а пока что условились исследовать средний ее пласт.

На друг ой день я обедал с Чеховым и с приглашен­ным мною другом детства доктором-психиатром В. П. Тишковым. <...> Ели умеренно, а на напитки приналегли, начав с отечественного нектара — вод­ки. А потом, как говорится, пошла писать губер­ния. Как из земли вырос около нас какой-то чиче­роне, рекомендованный внимательным к ино­странной клиентуре ресторатором. Колесили мы с ним по Париж)- всю ночь. Начали с «Мулен Руж», где смотрели танцы модной тогда танцовщицы Гу­лю. Она танцевала среди публики со своими товар­ками, причем каждая вытягивала ногу к плечу, словно солдат брал ружье на плечо. По том соеди­няли ноги в воздухе и замирали в группе под апло­дисменты публики.

Антон Павлович, не считаясь с сознанием, что ал­коголь ему вреден, потягивал вино, а коллега Тити­ ков подбадривал его и люто аккомпанировал ему.

— Не превратиться бы нам в двух нотариусов из «Периколы»! — заметил Чехов Тишкову. — ну да - Александр Алексеевич поддержит... он крепче нас. 323

Попали еще в какой-то кабачок. Появились, разуме­ется, женщины, и вижу, как сейчас, бледного Антона Павловича, беседовавшего с одной из них. Он вынул из кармана золотой и подарил ей, сказав, приблизив­шись ко мне и Тишкову:

— У нее есть дочь.

И больше ни слова о ней. Я последовал его приме­ру и в свою очередь поддержал стройную женщи­ну, цвет кожи которой был бронзоватым, а лицо усталым, не спавшим.

Чеховский отклик на ее жалобы не поднял ее духа и мало тронул ее. Искренна она была или нет, ни­кто не знал.

Поехали дальше в какой-то притон, где под звуки скрипки и трубы вальсировал подозрительный и темный Париж. Спросили ликер. Я был здесь раньше с Росиньолем.

Под утро, когда светало, пили кофе где-то у цент рального рынка. И Чехов и Тишков позеленели, да и я, вероятно, тоже, хотя чувствовал себя бодрее их. Прошлись по рынку, откуда несло вкусными аро­матами свежих овощей.

Я проводил приятелей до гостиницы, где они жи­ли, и на другой день мы не виделись. Через день встретил на Итальянском бульваре А. С. Суворина. Он ворчал и надулся. Совсем Гроз­ный.

— Что вы сделали с Чеховым? Вы ведь его чуть не уморили? И теперь еще у него голова болит и он ед­ ва ходит! — набросился на меня Суворин. — Нет, нет, больше вы его, пожалуйста, не приглашайте! — Су­ ворин, помимо того, был недоволен, что Чехов про­менял его на нашу компанию.