Иначе и быть не может, сказал себе Пушту.
Такова Индия.
Путешествие по Гангу не понравилось Трубникову.
Пушта, например, пытался напоить его сырой водой из-за борта.
Хотя Семин подтвердил, что воды Ганга берут начало на священных Гималаях и круто напитаны серебром, у Трубникова при одном взгляде на серую илистую воду сжимался желудок и время от времени он глотал плоские таблетки хары, чтобы желудок не вел себя беспокойно.
Надо будет много читать, почему-то думал при этом Трубников.
Берега Ганга оказались низкими и заиленными, везде на них толклись люди.
Наконец, крикливые худые носильщики оставили лодки, посадили белых сахибов на лошадей и процессия медленно втянулась под купы вечных деревьев. Мир стал сумрачен, влажен. Неутомимо орали обезьяны. Их перебивали птицы, но обезьяны явно выигрывали по очкам. Под ногами лошадей и пеших носильщиков хлюпала сырая почва. Время от времени Пушта издавал странный крик – одновременно агрессивный и робкий. Возможно, таким образом он отпугивал грабителей. Или подманивал.
Трубникову было все равно.
Он знал, что обратного пути нет. Они зашли слишком далеко. Вернуться в Энск без волшебного амулета он не мог. Его расстраивала веселая, но безнадежная философия Пушты.
«Зачем белый сахиб цепляется за бренное тело? – неутомимо вопрошал Пушта. – Тело у белого сахиба белое, но не выглядит новым. Я бы даже сказал, выглядит довольно потасканным. Наверное, белый сахиб давно носит свое тело? Наверное, оно уже подводило сахиба?»
«Ты что-то предлагаешь?»
«Нет, – отвечал Пушта, глядя сразу в две стороны. – Я напоминаю. Любое тело дается временно и на недолгий срок. Человек ищет Будду и не замечает, что Будда с ним. Человек всегда в испытаниях. Когда от человека шарахаются на рынке, затыкают носы и спрашивают, что такое он несет на плече, человек говорит: „У меня на плече Будда“. А ему кричат: „Ты сошел с ума, у тебя на плече дохлая вся в язвах смердящая собака!“ Каждый видит то, чего достоин. Рано или поздно белый сахиб тоже превратится в больную собаку, а может, в кошку, а может, в цветок или в камень».
«Как я буду заниматься бизнесом, превратившись в цветок, в камень или в больную собаку?»
«Всегда можно заняться чем-то другим».
Неосторожные слова Пушты тревожили Трубникова.
А к мертвому городу, обещанному Пуштой, они пришли поздней ночью.
Точнее, пришли в маленькую лесную деревню и сразу увидели, что жители ее, поджав по себя ноги, молча сидят вокруг небольших задумчивых костров, разложенных рядом с бедными хижинами. А некоторые вообще сидели при зажженных свечах. Воздух в лесу казался таким плотным и неподвижным, что пламя свечей ни разу не шевельнулось.
Разбив палатки на окраине деревне, носильщики ушли.
Семин сразу уснул, а утомленный Трубников лежал в гамаке и тревожно пялился сквозь крошечное окошечко палатки на бедный фонарь, висевший на покосившемся столбе посреди деревни. Хижина, перед которой горел фонарь, чем-то отличалась от других хижин. Возможно, именно в этой хижине живет Колдун, подумал Трубников. Наверное, оттуда доносится ржание табунов коней и там по желанию Колдуна выпадает снег.
И забылся на мгновенье.
А когда открыл глаза – шел снег.
Перед этим Трубников видел во сне Сибирь.
В кратком веселом сне он видел себя молодым, спортивным, не знающим врагов. Во сне он летел с высокой горы на лыжах – проводились какие-то комсомольские гонки. В году восемьдесят шестом Трубников действительно работал инструктором в горкоме комсомола и внимательно присматривался к открывающимся перед ним перспективам. С чего начать карьеру, чтобы она не уперлась в какую-нибудь глупость? Трубников тогда здорово полюбил лыжи, потому что курирование соревнований, особенно всероссийских, приносило авторитет и, что не менее важно, деньги. Может поэтому воспоминания о юности всегда были связаны у Трубникова со снегом – то с нежно медлительным, то с метельно несущимся, кружащимся, вот совсем как нежный снег за окном палатки – всклубленный, крутящийся над керосиновым фонарем в душной тропической ночи где-то в самом сердце Индии.
Потом Трубников понял, что это не снег, ночные мотыльки.
Открытие так поразило его, что он окончательно поверил в старого Колдуна, встреча с которым была назначена через неделю.
Всю эту неделю они провели с Андреем Семиным в тихой деревне, питаясь жареными бананами и кокосовым молоком. Ничего другого в деревне нельзя было купить, а старый Колдун не мог их принять из-за городского запаха, который они принесли на себе и который, по словам Колдуна, отпугивал в лесу от белых сахибов все живое.
Дважды, наняв проводника, они ходили к мертвому городу, но увидели только красные каменные стены, густо поросшие седыми лишайниками и мхами. В мрачных влажных переплетениях ветвей угадывались очертания башен, хотя подойти к ним вплотную было невозможно из-за влажных зарослей, которые буквально кишели змеями. А сверху с деревьев бросались чем попало подлые обезьяны. Когда Трубников в отместку решил устроить что-нибудь вроде небольшого лесного пожара, Андрей твердо остановил его. Мы скоро уйдем отсюда, сказал он, а обезьянам здесь жить, как раньше жили. Посмотри на них. Зачем трогать убогих? Оставь обезьян в покое. Они обижены от рождения.
Трубников согласился.
В тени чудовищного баньяна, густого, как роща, они варили черный кофе.
Лепестки розовых и белых гортензий бесшумно опадали на головы и на плечи, половина носильщиков совсем ушла, а они упорно ждали дня, когда Колдун их примет. Пушта, бывавший по знакомству у Колдуна почти каждый день, говорил, что тут случай особый, что Колдун много работает над волшебным амулетом, который впредь будет охранять белого сахиба Трубникова от всех пуль, которые будут выпущены в него из автоматического оружия. Если белый сахиб желает, в него выстрелят из старинного ружья в тот момент, когда он повесит на шею волшебный амулет-ладанку. Помявшись, Трубников предложил ограничиться козлом, которого он купит в деревне, тогда Пушта просто подтвердил гарантию неуязвимости. Поскольку в древние времена тут, в глубине Индии, никто не страдал от пуль Калашникова, добавил он, в виде полезной нагрузки волшебный амулет будет еще охранять белого сахиба от ударов молнии.
«Резерв всегда важен», – согласился Трубников.
И конечно, добавил Пушта, косясь сразу в две стороны, волшебный амулет будет отдан господину Трубникову совершенно бесплатно. К сожалению, добавил Пушта, запах белых сахибов оказался намного сильней, чем ожидалось, поэтому, скорее всего, к двум тысячам рупий придется добавить еще две, а то три сотни долларов.
– Если дело только в этом…
Пушта снова уходил к Колдуну.
– Зря они прицепились к нашему запаху, – заметил однажды Семин. На него упали все хлопоты с носильщиками и с охраной, но бодрости духа он не терял. В глубине лесов Хилас он начал забывать о Нюрке. Не будь его, белого сахиба Трубникова давно ограбили бы и убили. А может, продали в сторону Пакистана, где много русскоговорящих рабов. У него крепкая рука, не раз думал Трубников, глядя на Семина, странно, если никто не приспособит его к делу. К нормальному, к важному делу. В голове Трубникова уже зрела одна мысль. Поэтому он всегда внимательно прислушивался к Семину.
– Если хочешь знать правду о запахах, то вот правда. Я как-то летел из Южно-Сахалинска в Энск, – ухмыльнулся Семин. – В Благовещенске вышел и несколько дней прожил у приятеля. А в Южно-Сахалинске мне сунули большой сверток, который я не сдавал в багаж. Даже не заглянул в сверток, не посмотрел, что там. Ну, что могут сунуть пьяные друзья? Может, полезную книгу, может, посудину с настойкой на лимоннике. А то еще какую-нибудь дрянь, которая потом годами без всякой пользы стоит на самой верхней нерабочей полке книжного шкафа. Наконец, приятель проводил меня на борт и, увидев, что свободных мест в салоне много, я пошлепал прямо к одинокой симпатичной бурятке. Сверток небрежно бросил под ноги, решив, что проболтаю с симпатичной буряткой весь путь. Но ведь не зря говорят – другой, другой мир. Ох, совсем другой. От симпатичной бурятки, я так скажу, попахивало. И даже значительно. Как ни был я поддат, а почувствовал. Собственно, запах бы мне не помешал, – честно признался Семин, – очень уж симпатичная оказалась бурятка, но дацан, в который она летела, был, наверное, не продвинутый, ванну и мыло там еще не изобрели, поэтому к Улан-Удэ мы подлетали молча. Сладкая вонючая парочка. Только из вежливости я не пересел на другой ряд. В Улан-Удэ бурятка вышла, я побродил по аэровокзалу, даже пропустил рюмочку, чтобы снять напряг. Когда объявили посадку, уселся на то же место. И вдруг, понимаешь, дошла до меня одна странная вещь: бурятка в Улан-Удэ вышла, а запах остался. Ну, да, – ухмыльнулся Семин. – Бурятка вышла, а запах остался. И шел он от моего свертка, брошенного на соседнее кресло. А раньше этот сверток несколько дней валялся на холодильнике в доме моего приятеля. Нечего и говорить, в свертке оказался огромный кусок вяленого палтуса, который мне сунули в дорогу сахалинские друзья. Всосал? Та симпатичная бурятка, наверное, до сих пор вспоминает белого человека, от которого разило протухшим палтусом.
– К чему ты это? – удивился Трубников.
– А к тому, что все надоело.
И крикнул:
– Пушта!
Пушта немедленно объявился.
– Имеется у нас культурная программа?
– А как же без культурной программы, – немедленно ответил Пушта, многому научившийся от белых сахибов, в том числе и непритязательному юмору. – Рядом в болоте стоит старая слониха. Сахиб можно взять половинку кокосового ореха. Слониха любит, когда ей чешут живот половинкой кокосового ореха. Слониха очень старая, очень большая. – И важно кивнул, обрывая бессмысленные, на его взгляд, разговоры: – Завтра главный день. Завтра мы идем к Колдуну. Белые сахибы должны приготовить оплату. Волшебный амулет готов.
И предупредил:
– Не пугайтесь, когда увидите Колдуна. На Колдуне нет одежд, только татуировка. В роду Колдуна все дети сразу появляются на свет с татуировкой на теле.
Они сидели на прохладной террасе богатого ресторана в Дели, пили холодное китайское пиво и беседовали о простых вещах.
– Это все наш рынок. – утверждал Трубников, обводя глазами раскаленный солнцем город. – Вся Азия наш рынок. Вся Азия должна быть нашим рынком по определению. Пимы и зимние шапки, конечно, ввозить сюда нет смысла, но жратва и хлопковые сари индусам необходим. Рис, хлеб, картошка, – перечислил
