осложнений. Мы проводили время в содержательных беседах с коллегами, сверяя пути развития наших миров и удивляясь, как по-разному и в то же время как одинаково развивались цивилизации. Менялись имена правителей, названия стран, смещались границы, одни государства уходили в небытие, на их месте появлялись другие, но суть оставалась единой, и человек все так же любил-ненавидел, плел коварные заговоры и проявлял чудеса благородства. И человечество все так же строило свои пирамиды социального устройства, вдохновенно ища при этом способы превратить их в плоскость, для установления мировой гармонии и справедливости.
Август клонился к сентябрю. Время войн неминуемо сменялось временем охоты, поскольку кто бы ни стал королем Британии, он не смог бы накормить пятью хлебами все страждущие утробы острова. Стало быть, приходила пора позаботиться о заготовке на зиму мяса и шкур для теплой одежды. О теплой одежде мы уже начинали вспоминать всерьез, поскольку ночи становились все холоднее, и под утро, ночуя в одном из поселков, мы вовсю клацали зубами, продуваемые до костей ночными сквозняками, отчего-то особенно сырыми и промозглыми на уровне земляного пола.
Лагерь вокруг Кэрфортина немногим отличался от того, каким мы его оставили. Та же будничная суета военной подготовки, те же вышагивающие копейщики, старающиеся повторить маневры имперских манипул, те же лучники, вытанцовывающие свой вечный диковинный танец: выстрелил, шагнул в сторону, освобождая место стоящему сзади с оружием на изготовку, вновь заступил в шеренгу, и так тур за туром, пока не опустеет колчан.
Меж их порядков, опустив копья, то и дело проносились всадники, норовящие поразить копьем воткнутое в землю чучело с вращающейся перекладиной, на одном конце которой был закреплен изрядно побитый щит, на другом – мешок на веревке, оплетенный кожаными ремешками. Стоило кому-либо из всадников чуть зазеваться, неудачно послать копье вперед при ударе, придержать коня в атакующем натиске, и импровизированный кистень с размаху сшибал неумеху наземь, заставляя его, охая, подниматься на ноги и, потирая ушибленные места, вновь садиться в седло. И так раз за разом.
Завидев нас, стража лагеря протрубила в рог, занимая установленные для обороны наскоро возведенных стен позиции, но, разглядев знакомые эмблемы на баньерах, вновь вернулась к прерванным занятиям. Привратники засуетились, отодвигая засовы, и мы неспешно, с видом гордым и величественным, выехали на территорию кэрфортинского укрепрайона.
Сэр Мерриот уже встречал нас.
– Надеюсь, все прошло удачно? – поинтересовался сенешаль Стража Севера, привычно оглядывая вновь прибывших и автоматически фиксируя отсутствие многих знакомых рыцарей и появление десятка новых, выделенных нам в эскорт Ланселотом. – Вы были в бою?
Я поморщился.
– Скорее это был не бой, а обычная стычка. Мы напоролись на лесную засаду людей феи Морганы. Благодарение богу, все закончилось сравнительно благополучно. Что слышно здесь?
– Пока все без изменений. Герцог ждет вас, – ответил Мерриот, делая знак одному из своих помощников позаботиться о расквартировании прибывшего отряда. – Идемте скорее.
Мы пересекли двор и, войдя в башню, начали подниматься по лестнице.
– Его светлость не в духе, – предупредил меня придворный, останавливаясь у уже знакомой двери. – Погодите, я предупрежу его о вашем приходе.
– Дурные новости?
– Нет, – скривился Мерриот. – Простудился любимый сокол герцога. А мало того, что милорд заядлый охотник, так еще в Уэльсе болезнь и, того хуже, смерть сокола или охотничьего пса перед походом считается весьма дурным предзнаменованием. Ладно, – он махнул рукой, – пойду сообщу ему, что вы вернулись.
Рыцарь скрылся за дверью и вскоре вновь появился, делая мне знак входить.
Ллевелин сидел на том самом высоком кресле, обложенном резными пластинами моржового клыка, на котором он с таким величием отвергал королевские венцы Камбрии и Нортанумбрии, объявляя себя несгибаемым защитником прав Пендрагонов на британский трон. Исходя из сведений, полученных от поверженного принца Гвиннеда, его вполне можно было понять. Полугерцог, полу невесть кто, сирота с двух лет, получивший права благороднорожденного по своевольному приказу короля Утера и заслуживший славу, богатство и положение близ его сына Артура, конечно же, как нельзя близко принимал оскорбления, чернившие род, которому он был обязан всем. Все было более чем логично, но существовало фальшивое пророчество, а стало быть, вся простота и логичность подобного объяснения сводились на «нет».
Ллевелин сидел на своем троне, угрюмо глядя исподлобья на всех и вся, находившихся в зале. На левой руке его была надета толстая кожаная перчатка, используемая обычно сокольничими. На ней, нахохлившись и странно булькая при дыхании, сидела хищная птица в колпачке и с бубенчиками на лапе. «Линялый исландский сокол, – вглядевшись, определил я. – Стоит примерно столько, сколько в наши времена небольшой спортивный самолет». Герцог поглаживал любимца пальцами по груди и тот о чем-то жалобно вещал ему, щелкая крючковатым клювом.
– Вот, Торвальд, сокол заболел, – наконец произнес Ллевелин после долгого молчания, словно лишь теперь заметил мое присутствие.
– Милорд, – поклонился я, – есть прекрасное средство.
– Какое же? – Герцог внимательно посмотрел на меня, точно ожидая, что я одним лишь словом излечу пернатую тварь от хворобы.
– Следует взять горячего вина и, смешав с толченым перцем, влить смесь в глотку соколу. Затем держать птицу до той поры, пока она сию смесь не проглотит.
– Перец, – усмехнулся Ллевелин. – Невзирая на то что сия пряность, приходящая к нам из счастливой Аравии, стоит дороже золота, я испробовал этот рецепт. И, как видишь, не помогает.
– Тогда, быть может, попробовать по-другому? Воду с содой для стирки след смешать с золой виноградной лозы и так же влить в глотку соколу. Когда же он проглотит смесь, надо предложить ему съесть ящерицу, и излечится он.
– Разве ящерицу, а не ужа? – удивленно вскинул брови Страж Севера. – Странно, я слышал, что есть надо ужа. Что ж, попробуем с ящерицей. Хотя, – он тяжело вздохнул, – с ужом не помогло.
– Ну, если так, – я набрал в грудь воздуха и нахмурился, будто старательно что-то обдумываю. – Есть еще один способ. И хотя сам я лично не опробовал его, человек, от которого я о нем слышал, божился, что таким образом можно вернуть птицу едва ли не из бездны Тартара.
– Я слушаю тебя, Торвальд.
– Необходимо взять четыре куска сала, обмазанного медом и посыпанного металлическими опилками, и вложить их в глотку соколу. Поступать так следует три дня, исключая любую другую пищу. На четвертый же день дайте ему проглотить небольшого цыпленка, предварительно напоив оного большим количеством вина. После этого необходимо растереть птице грудь горячим молоком, расположившись поближе к огню, а потом кормить до полного выздоровления воробьями и другой мелкой пичугой.
–
Общаясь с Ллевелином, Ланселотом и иными подобными фигурантами по нашему делу, я имел обыкновение держать связь активизированной, чтобы мой напарник был в курсе происходящего. А с недавних пор и не только он. Лис, почитавший процесс расквартирования не менее священным, чем правоверные адепты Пророка намаз, явно оглушенный моими познаниями, спешил излить на мою голову бочку своего восторга, естественно, не забывая оставить в ней немалую ложку если не дегтя, то уж точно перца.
–
